Чудной какой-то, разве
везды на небе сосчитаешь? Так и ответил ему. А сам одумал, что фронтовые дороги от нашей Кубани были руты и извилисты, и ни я, и никто другой не мог твер-о предугадать, сколько доведется прошагать по ним. Но вот взяли Кенигсберг, и теперь можно определенно сказать, что пройти остается короткие километры». И он
пишет:
«Скоро вернемся домой. Хотя посевную опять проведете без нас, мужиков, а уж на уборке урожая мы своих жен пожалеем. Отдохнете после нашего возвращения.
А сеять хлеб и здесь будем. У нас переписывают всех, кто трактором или сеялкой способен управлять. Деревни и фольварки брошены, земля стонет, тоскует по хлебопашцу. Мы ей подсобим.
Рассказывают: тут, в Пруссии, поля хлебодарные, к году и не к году богато родится пшеница — удобрений много и землю поливают хитроумно. А для коров делают загоны из проволоки, без пастухов. Нам бы такое перенять. Коровы все одной масти — пестрые, серо-черные. Дома же в поселениях, пристройки хозяйственные— краснокирпичной кладки. И такое, пожалуй, нам под силу».
Якименко сует руку под гимнастерку, гладит подреберье. Там застрял осколок — это еще под Мелитополем. Два других ранения—в мае сорок третьего и в апреле сорок четвертого — ничем не напоминают о себе: А мелитопольский осколак просыпается всякий раз в ненастье. Но не рассказывать же об этом Аннушке?
Неожиданно для себя он замечает рыжего котенка, что примостился у него на коленях. Невольно гладит его от головы, к хвосту, и будто сам теплеет внутри. «Вот если бы люди не скупились на ласку друг к другу, как бы солнечно было на земле!» — думает вдруг он. А на лист бумаги ложатся слова:
«Какая погода здесь? Как_назло, то туман, то дождь моросит. Нынче солнце тоже не выглядывает. Зато небо от огня полыхает, земля вздрагивает. Это работа нашей авиации. Представляешь?
Сообщу о несчастье с моими друзьями. Юрий Костиков погиб, хоронили его всем полком. Провел он, по существу, всего один бой, а сделал многое. Его и Петра Гостищева к высокой награде представили. Гостищева в госпиталь отправили, но писем от него нет, как бы
беда не стряслась. Комбат наш жив-здоров. И я, видишь, в норме. Вот сегодня каждому у нас выдали похвальные листы с благодарностью товарища Сталина, Это уже четвертая благодарность...
На дорогах встречаю многих из тех, кого угоняли в рабство. Не думал, что здесь столько наших. Смоленские, украинцы, есть и с Кубани. Плачут от радости, что освободили их. Истощавшие, а шагают шибко. Увидел тут один указатель: до Москвы без малого тысяча триста километров. Дойдут, к родной хате сами ноги несут. А версты — они отсюда до дома короче. Так что жди и меня. Обнимаю, твой Иван».
Он преломляет листы бумаги треугольничком, по-детски крупными буквами выводит адрес: «Краснодарский край, Выселковский район, станица Выселки. Якименко Анне Исаевне». Но вот ему кажется, что адрес написан слишком бледно, он прислоняет карандаш к кончику языка и заново обводит буквы. Затем, что-то вспомнив, распрямляет треугольничек и на полях дописывает:
«Про награду мою будущую соседям пока не сказывай. Пусть из газет узнают. А то почтут хвастунишкой. Если же выйдет какая неувязка, так тогда еще и засмеют».
Теперь он снова складывает, письмо и выходит на улицу разыскать почтальона. Оранжевый закат задевает за крыши домов, а там, в вышине, еще не утратили своей белизны облака — эти вечные немые свидетели истории.
МУЖЕСТВО ПРО ЗАПАС
Положение наступающих частей не из легких. Полк Рубцова продвинулся метров на триста и залег. 264-й пока топчется на месте. Артиллерия переносит огонь в глубь обороны противника, однако в первой траншее сразу же оживают пулеметы. Вскоре из-за бугра показываются три танка.
— Где артиллеристы, они что, не видят? —разгневанный комдив набрасывается на начштаба артиллерии Трунова.
Тот оправдывается в телефонную трубку, что оборвалась связь с артполком.
— А рация для музея?
— Поправим промашку,— звонким голосом обещает Трунов.— Сейчас направим туда капитана Лобанова.
Тымчик смотрит на начштаба дивизии Прихно:
— Что же это получается?
— Скоро связь будет восстановлена,— заверяет гвардии полковник,— Мосейчук и Носков этим занялись. Я звонил в медсанбат. Андрианов согласен вернуться в полк. Там сейчас нет ни одного штабного работника.
Кирилл Яковлевич недовольно смотрит в сторону блиндажа, где обычно находятся связисты, но там никого нет — почти все ушли на линию.
...К месту повреждения гвардии старший сержант Олейник ползет по-пластунски, волоча за собой катушку с кабелем. Невдалеке зарывается в землю мина, и связиста забрасывает комьями. Удары не очень чувствительны, только почему-то вдруг становится тесной каска... Яков Васильевич снимает ее вместе с пилоткой и видит, как на подкладке расплываются красные пятна. Надо бы наложить бинт, но прежде следует устранить повреждение. Рука натыкается на оборванные концы провода. Всего сантиметров двадцать не хватает. Натянув, связывает неподатливую проволоку и слышит близкие, все нарастающие звуки канонады. Очевидно, телефонисты передают команды артиллеристам...
Минут через тридцать в штабе раздается звонок. Генерал Тымчик слушает сообщение замкомдива Кари-ды, затем с мрачным видом опускает на колено телефонную трубку.
— В двести шестьдесят четвертом большие потери,— говорит он начштаба Прихно и начальнику политотдела Липецкому.— Погиб командир полка, в живот ранен Моисеев..;5
Кирилл Яковлевич поднимает трубку, приказывает гвардии подполковнику Кариде:
— Принимайте командование на себя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93