Остаются в рубашках в горошек, в них с разбегу бросаются в воду.
— За рекордами —на тот берег?
Таня и Лена долго барахтаются в воде, затем, забравшись в кусты, поспешно одеваются.
— Слышала, Банченко Даша теперь Носковой прозывается?
— Счастливая...
Гремит взрыв. Девушки цепенеют.
— Сестра!
Они стремглав бегут в ту сторону, откуда донесся грохот.
Сколько дней, может, лет поджидала на этой стежке мина свою жертву? Для кого из местных жителей была уготовлена?
На нее наткнулись трое бойцов; никого из них спасти было уже нельзя.
— Смерть, как и счастье, приходит неожиданно,— в голосе Татьяны Исайкиной скорбь.
— Долго еще люди будут ходить рядом со страхом,— вздыхает Потапов.
Дороги, дороги... Безлюдные, серые, прокаленные солнцем. Словно подтверждение сводок Совинформбю-ро — искареженные машины, пушки, пулеметы, зловонные трупы породистых лошадей, шеренги березовых
крестов.
— Чистая работа. Теперь только этот хлам убрать...— Старшина Одношивкин прищелкивает пальцами и тут же замолкает. Его взгляд натыкается на торчащие из травы обломки самолета.— Глядите, звездочка на крыле...
«Сколько безвестных могил разбросано в этих местах!» — думает с горечью Ездаков.
К утру 6 июля 87-я гвардейская оказывается перед центром Поозерья — Витебском. Приказ по 1-му Прибалтийскому фронту, в состав которого теперь входит
2-я гвардейская армия, гласит: продолжать марш в направлении Витебск — Свенцяны (Швенченис)—Паневежис в готовности с ходу вступить в бой.
От Витебска маршрут дивизии пролегает вдоль величаво-медлительной Западной Двины, густо поросшей сосной и березой. Высланные вперед следопыты дивизионной, разведроты, пройдя 'Малый Дабр (Малый Двор) и другие населенные пункты Бешенковичского района, донесли, что все окрестные леса густо начинены разрозненными, но боеспособными группами немцев, попавших в белорусский «котел» и еще не сдавшихся в плен. Схватки с «бродягами», как живо окрестили их наши бойцы, были нечасты, к тому же скоротечны. Темп продвижения дивизии по-прежнему высок. Уже в стороне остается поселок Бешенковичи, через двадцать километров — деревня Бочейково. Дивизия все дальше отклоняется влево от Западной Двины, пока что ей уготованы лишь проселочные дороги.
Все чаще встречаются крошечные озерца; вода в них кажется подсиненной — ведь повсюду цветут васильки. И водоемы, и цветы готовы увлечь за собой в глубь леса. Но бойцы знают: там топи да непролазные болота. Именно в таких недоступных местах фашисты тысячами расстреливали ни в чем не повинных мирных жителей; трупы не убирали, надеясь вызвать эпидемию, которая будет подкарауливать наступающие советские войска. «Соблюдать меры предосторожности» — призывают бойцов политработники и медики.
Для очередной дневки гвардейцы выбирают лесную опушку-плешину. Вид ее удручает: верхушки полувековых деревьев срублены, молодая поросль вытоптана,— видимо, немцы здесь маскировали технику. Весь участок обречен на неминуемую гибель. Да и деревенька, что примыкает к лесу, не скоро обретет жизнь. Вместо сорока дворов, что значатся на карте, тут и четырех не наберется... Над открытыми ветрам печами еще витает гарь недавнего, пожара.
Ездаков замечает худющую кошку, она ходит вокруг обуглившегося жилища, разыскивая дверь, в которую можно войти. Сколько ей понадобится времени, чтобы дождаться, пока появится на этом месте .новый дом?
Неслышными шагами к бойцам подходит старик. Тянет за собой привязанного за веревку серого, в тем-
ных пятнах подтелка. С плеч старика свисает полушубок без рукавов, на рыжих кирзовых сапогах — калоши. Пряча под мышку видавший виды треух, говорит:
— Пришли, сынки! Встретить бы вас хлебом-солью. Ведь мы знаем, как надо встречать дорогих гостей. Только ни хлеба, ни соли у нас нет... Цветы бабы собрали на полянах,— он протягивает веселые букетики сначала Ездакову, потом Мажитову и Грицаю, отвешивая каждому низкий поклон.
— Спасибо, родные,— голос стоящей рядом с дедом женщины тихий, глаза заплаканные. Ей лет тридцать, не больше, а голова пепельно-серая.
— Спалили всё ироды. Деревня-то наша пустовала. Невмоготу стало, ушли всем миром под защиту партизанского отряда. А вот Шуневку...— и замолчала, вытирая рукой слезы. Потом закончила.— Нет теперь ни деревни, ни дочурки моей. Фашисты всех гуртом — в сарай и сожгли. А малых детишек — тех в колодцы кинули...
— Подъем!
Из леса не спеша ползут черные тени сумерек. На этот раз отряд двигается лишь с наступлением темноты. Лошади испуганно косятся на старые, прогнившие пни. Настороженно ловят каждый шорох красноармейцы. Передвигаться порой приходится чуть ли ни на ощупь. Чем ближе к району основных боевых действий, тем тщательнее соблюдаются меры предосторожности — противник не должен обнаружить выдвижение резервов. Темп марша — 35—40 километров за ночь. В лесах и перелесках все еще бродят остатки разгромленных войск противника, препятствующие нашему продвижению вперед. Потери от их наскоков весьма чувствительны. Так, первый дивизион артполка во время перестрелки в узком лесном дефиле пртерял восемь человек убитыми и ранеными, три пушки, два передка, повозку с имуществом связи и кухню.
Позади остаются Плисса, Мосарь, Воропаево — дивизия минует их без задержек. На границе Белоруссии с Литвой растянувшуюся на марше колонну начинает обрабатывать артиллерия противника. Ясно, что на скоротечный бой теперь нечего надеяться, это уже линия фронта.
— От Ельни километров семьсот оттопали.— Потапов тычет пальцем в кружочек на карте.— Точно, сам подсчитал с курвиметром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93