...
- Ветерков прибыл! — раздается чей-то возглас.
Минуты через три у головы колонны круто разворачивается мотоцикл, густо припудренный дорожной пылью.
Сержант Ветерков торопливо снимает защитные очки: под глазами круги, на щеках — разводы от пота, слипшиеся волосы закрывают лоб. Подходит к Ратникову и докладывает, «окая»,— ярославский' говорок никуда не скроешь.
— Товарищ гвардии капитан, разведывательная группа гвардии младшего лейтенанта Каминского встретила на своем пути два заслона. После короткой перестрелки немцы отошли. Но движение к следующему рубежу пока приостановлено бронетранспортером и двумя пушками. Гвардии младший лейтенант Каминский распорядился Окопаться...
— Офицеров — ко мне!—приказывает Ратников. Пока командиры советуются, что предпринять, радист
принимает радиограмму из штаба: «Попытайтесь ворваться в город на плечах отступающего противника. Комдив».
— Заводи моторы! — раздается команда, и колонна трогается. Над дорогой снова клубится пыль...
Бой за Сталино был таким же, как и за многие предыдущие города: жестоким, упорным. Фаишсты цеплялись за каждый клочок земли, за каждый дом. Особенно досаждали наступающим незаметные, но достаточно прочные бронеколпаки. Что из себя представляли эти огневые точки, гвардейцы уже знали. Так, во время штурма Макеевки один такой бронеколпак был захвачен нашими пехотинцами. Его гарнизон, состоящий из двух солдат, прекратил стрельбу и сдался. Однако вывести пленных оказалось невозможным... без кувалды. Прикованные цепями к стенкам бронеколпака, эти фашистские «камикадзе» должны были стоять насмерть.
Улицы города окутаны сиреневатой дымкой. Это отсветы пожаров.
— Похоже, работа факельщиков,— догадывается Ратников и распоряжается: — Сержант, бери отделение и прочеши домишки.
Герасименко, Жуйков и еще несколько гвардейцев скрываются в густых тучах копоти. Из пустых глазниц пылающего дома бьет жаркое пламя.
- Поспешим, иначе тут ни одна пожарная команда не справится,—торопит бойцов Герасименко.
Жуйков первым скрывается за поворотом улицы, бежит вдоль заборов. По мостовой тарахтит повозка. Короткая автоматная очередь, как нож, срезает фашиста. Ярким костром вспыхивает позади незадачливого седока бочка с бензином.
— Увлекся ты, Андрей Дмитриевич, за тобой не успеешь,— догоняет Жуйкова Герасименко.— Осмотрительнее надо.
— Не пойму тебя: то торопишь, то сдерживаешь... Теперь они вдвоем спешат к центру города.
— Все хотел спросить тебя, Николай, почему в автоматчиках ходишь? Ведь ты — шофер, мог бы за баранку попроситься, все же спокойнее...
Герасименко удивлен:
— А ты разве выбирал себе фронтовую профессию? Куда определили, там и служу.
— Убедил. Это мне нравится. По мне, на фронте ценится надежность человека, его обязательность. Коль тебе что поручили — в доску разбейся, а сделай...
У высокого здания застают Каминского, который послал от своей группы связного Ветеркова навстречу отряду Ратникова.
— Вовремя подоспел,— говорит гвардии младший лейтенант.— Сейчас флаг будем водружать...
— Это мы мигом,— Жуйков подхватывает алое полотнище, бежит к зданию театра. Герасименко не отста-ет ни на шаг.
Не так уж темно, если можно различить лица людей. Василий Ветерков ведет четверых пленных. Руки у них подняты, каски сбились, вид жалкий, испуганный.
— Что с ними делать?
— Пленных собирать на площади у театра,— говорит Ратников.
Центр города в развалинах. До войны первая линия считалась лучшей в Сталино, теперь из-за руин и завалов движение затруднено. На дверях кинотеатра имени Т. Г. Шевченко все еще чернеет немецкая надпись: «Нур фюр дойче». Саперы сбивают табличку прикладами автоматов. Разбирают завал у входа. В подвальное помещение тянется провод. Вскоре там обнаруживают
ящики с толом. Достаточно короткого замыкания — и здание взлетит на воздух.
Часа через два на стене появляется надпись: «Проверено: Мин нет! Николенко».
На железнодорожной станции в тупике стоят вагоны. Чего в них только нет: ковры и шубы„ скульптуры и картины, мебель и кафель, мука и коньяк. Хотели увезти в, Германию, да не успели!
— Не поспеши мы — сожгли бы, звери,— сжимает, кулаки возмущенный Жуйков,
Ветерков не участвует в разговоре. Медлительный, он и сейчас не спеша осматривает мотоцикл, гремит ключами.
— Что, Вася, приумолк? О чем задумался?
Неожиданно для всех сержант говорит:
— Я, братцы, вспомнил, как у нас дома пахнет. В нашей Соболевке такие блины пекут, что из Ярославля приезжают отведать.
От этого признания Каминский вздыхает. Чуть запинаясь от охватившего его волнения, заявляет:
— До моей Винницы теперь недалеко. Как призвали в тридцать девятом, с тех пор дома не был.
— Так чего проще,— советует чей-то голос,— только заикнитесь комдиву, он для земляка враз сделает побывку. Даже разрешение на женитьбу даст...
— Вам бы все зубы скалить,—отмахивается Каминский...
Утром репродукторы передают населению по случаю освобождения приветственное обращение коменданта города гвардии капитана Н. Н. Ратникова. Текст обращения работники политотдела составляли в спешке, но эти искренние призывы находят горячий отклик в сердцах горожан.
Воссоздаются органы Советской власти.
Одиннадцать часов утра. Открывается общегородской митинг. Он шумит половодьем. Заместитель председателя облисполкома произносит благодарственную речь и уступает место другому оратору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93