— Помните, как строили мы боевые порядки на Днепре? Дивизионы тогда были удалены от переднего края на пять и более километров. Роты поднимались в атаку, а батареи не сразу меняли свои огневые позиции, в связи с чем взаимодействие со стрелковыми подразделениями нарушалось. Теперь все будет иначе. В директив
ве сказано, что артиллерия не может ограничиваться разовыми действиями в течение часа или полутора часов перед наступлением, а должна наступать вместе с пехотой. В свою очередь пехота будет переходить в атаку не после прекращения артиллерийского огня, а под его «аккомпанемент».
У майора Тымчика такое ощущение, будто развязан сложный узел, над которым в дивизии пыхтели и страдали не один месяц.
— Все понятно? — спрашивает Утин, хотя знает, что эти новшества могут быть усвоены не сразу, что всем им придется возвращаться не раз к требованиям директивы.— А теперь перейдем к практической стороне
дела.
Собравшиеся раскладывают на коленях топокарты, тщательно выверяют мельчайшие детали предстоящего артнаступления.
— Конструктивные предложения будут?—Утин повторяет свой вопрос и, не дождавшись этих предложений, отпускает командиров.
— Желаю успеха.
Николай Алтухов не торопится уходить. У него есть вопросы к командиру поддерживаемого полка.
— Пойдемте в штаб,— приглашает Тымчик.— Гита- ру не обещаю, но обедом накормлю...
Разговор неожиданно откладывается, на неопределен-ный срок. Противник переходит в контратаку и теснит соседей. Чувствительно тревожит и подразделения 300-й стрелковой дивизии. Они едва-едва удерживают взятые накануне рубежи.
Ночь уходит на то, чтобы привести роты в порядок. Никто не смыкает глаз — после дневной оттепели мороз опять крепчает.
Тымчик не в. состоянии уснуть, выходит из палатки на мороз, пристукивает ногами. Путь до первого опорного пункта занимает у него минут пятнадцать. Двигаться по снежной целине тяжело, ему кажется, что от полушубка исходит пар. — Где командир? Скорее командира!
В этом крике бьется беда, и Кирилл Яковлевич ускоряет шаг, хотя знает; что зовут не его. То, что он видит,— весьма неутешительно. Перед сержантом- Легким стоит боец и с виновато-отчаявшимся видом показывает ему свои руки — разбухшие, побелевшие,
— Немедленно в медпункт! Теперь и медики не помогут,—грозно гремит голос сержанта.— Надо двигаться, а не раскисать, как барышня. Пусть это знают все и оберегаются. Иначе под суд легко себя подвести!
Майор полностью согласен с доводами отделенного, только слишком холоден тон, каким тот отчитывает своего подчиненного. Нельзя так! Не резкость, не суровость страшны, а безразличие! Его никто не прощает—в этом Кириллу Яковлевичу не раз за свою службу пришлось убедиться. По существу сержант прав, но не видно, чтобы его взволновала судьба бойца. А ведь толковый отделенный! Надо уметь приближать к себе людей — этим качеством должны быть наделены командиры всех степеней. Тогда каждый боец отодвинет на задний план все случайное, наносное, временное, тогда выше поднимет он голову, и не такими уж непреодолимыми- по-кажутся ему трудности.
— А на силу голоса нажимать не следует,— доволь-но резко вмешивается Тымчик, и уже мягче добавляет: — Не умышленно же красноармеец обморозился...— И после паузы: — Мне доложили, что отделение ваше отличилось. Пришел вручить вам награду: берите мой автомат, от самой границы служил-верно...
Сержант Легкий не скрывает своего смятения:.
— .Спасибо, товарищ майор...
— И костры разожгите, людей обогреть надо...
Вскоре черно-сизый дым застилает все вокруг. Разрешением этим пользуются и в других ротах. «Иного выхода нет»,—думает Тымчик, возвращаясь под утро в штабную палатку. Его утешает тот факт, что жизнь в полку не приостанавливается: ритмично, бесперебойно подвозят боеприпасы артснабженцы, успевают приехать кухни с горячей пищей. И все же с первого взгляда видно: бойцы изнемогают от постоянного холода, бессонницы. «Нужны палатки и разборные окопные печи — это ясно. Но где их взять?»
Утром полк снова устремляется в атаку. От первых орудийных выстрелов спадает пышный снежный покров с деревьев, и теперь они вздрагивают, словно от холода.
— Коммунисты, за мной! — кричит Заседателев, и роты ураганом врываются на позицию, занимаемую противником.
— Продвинулись на пять километров! — не скрывает своего ликования комбат Нароенко.
Радость эта однако преждевременная. При подходе к селу батальон, из-за усталости людей, вынужден приостановить наступление. Молчавший до этого дзот внезапно открывает огонь такой силы, что невозможно поднять голову. Нароенко дает сигнал к отходу, «Правильно сделал, душой болеет за каждого бойца»,— одобряет Тымчик, а в телефонную трубку подтверждает:
— Кажется, район для отражения контратаки выгодный!
Приходится окапываться, о дальнейшем продвижении вперед не может быть и речи.
— Снегу намесили — пропасть,— горько шутят бойцы.
Позже майору Тымчику станет известно мнение командующего 38-й армией генерала К. С. Москаленко по поводу их неудачи. Генерал не мог простить ни себе, ни другим того очевидного факта, что при подготовке армейской наступательной операции были допущены просчеты. И хотя двум правофланговым дивизиям все-же удалось в нескольких местах форсировать Северскии Донец, а 300-я стрелковая, действовавшая на левом фланге, преодолела лесной массив и* создала второй плацдарм- на западном берегу реки, соединить оба плацдарма не удалось, ибо в центре успех не обозначился. Только к концу четвертого дня операции оборона противника наконец была прорвана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93