И это за двадцать-то суток!
Спешные марши дивизии позволяют точно выполнить приказ — она успевает к началу фронтовой операции развернуться и занять указанное исходное положение для наступления. К северо-востоку от литовского города Укмерге изготавливается к броску вся 2-я гвардейская армия. Ее Военный совет выпускает специальное обращение к личному составу соединений. Заключительные слова листовки звучат набатом:
«Товарищи бойцы, сержанты, офицеры! Товарищи гвардейцы! С нами вперед на запад идет наша гвардейская боевая слава... Умножайте ее в предстоящих боях! Пусть враг вновь испытает на своей поганой шкуре силу грозных гвардейских ударов!.. Скорее освободим родную Прибалтику и ворвемся в берлогу фашистского зверя! Приблизим час окончательной победы!..*
Пока агитаторы знакомят людей с этим документом, поступает боевой приказ: первым эшелонам двигаться в направлении города Рагува; атака назначена на 20 июля.
НА ОГНЕННОЙ ЧЕРТЕ
Через траншею перекинуты охапки веток, слегка присыпанные землей. Такой настил защитит разве что от солнца, от осколков он не спасет. Но сейчас под ним довольно неплохо чувствует себя все отделение Черного. Люди сидят уже около часа, а над головой пока не каплет, хотя рядом по отвесной стенке траншеи струятся ручьи. Неизвестно, сколько времени смогди бы продержаться сухими, но гадать теперь не приходится, дождь идет на убыль.
— Везет нам в Литве, потери вроде небольшие.
— А ты не спеши подсчеты вести,— предостерегает Григорий Черный, но в душе тоже доволен: за десять дней, что прошагали по литовской земле, в отделении все целы.
— Товарищ командир, смотрите, радуга трехцветная! — Николай Безгласный выглядывает из-под козырька траншеи.— Это к добру. Помню, в июле сорок третьего, когда меня вторично ранило, утром сияла радуга.
- Так, а добро где же? — Дело было после боя. Санитары тогда проворно подбирали всех подряд — раненых и мертвых. Тут же сортировали: кого — в тыл, а кого — в братскую. Несут меня, а я позвать не могу и шевельнуться не удается. Положеньице, думаю, этак заживо схоронят... Потом мне рассказали, что выручил меня кашель. Перед боем все любовался радугой и курил. Доотказа набил легкие табачным дымом, вот они и не выдержали. Не кашель—лежать бы мне в братской.
— Значит, к добру радуга, Свиридович. Эту твою примету проверим после боя. А сейчас — занимайте свои места.— Григорий Черный идет на правый фланг отделения, граничащий с пулеметчиками. По дороге Владимир Дровник угощает его дикими сливами.
Небо очищается. Облака становятся бесформенными, их контуры еле угадываются. На ветвях искрятся капли дождя.
У знакомого поворота траншеи Григорий останавливается, кладет автомат на бруствер окопной ячейки, всматривается вдаль. Перед ним — мелкий ельник; он то сбегает в лощину, то снова взбирается на пригорок и, наконец, пригибается у пшеничного клина; там и сям по нему золотыми островками высятся снопы. «Вот ведь как, под огнем хлеб убирают»,— одобряет хуторян Григорий и переводит взгляд вправо, видит серую ленту дороги, что ведет в Датново (Дотнува). Сейчас она пустынна, но скоро оживет. Если мосты через речки целы и машины с орудиями пройдут без задержки, значит, автоматчики не останутся без огневой поддержки.
Григорий вспоминает переправу через Невяжу (Ня-вежис). Почему реку так назвали —он не знает. Может, неважна была жизнь в этих краях, а может, по какой-то другой причине. Он же будет помнить реку еще и потому, что 31 июля форсировал ее в числе первых.
Вообще воевать на литовской земле не так-то просто. Дивизии , приходится оглядывать хутора — крошечные, затерянные в лесу; и почти каждый из них брать с боем. Чаще всего они приспособлены оккупантами к обороне, а запасы продовольствия в домах таковы, что хватит взводу на год. Датново, которым приказано овладеть сегодня,— первое пока крупное местечко. И серая дорога, усыпанная гравием,— кратчайший путь
именно к нему. Подробностей плана наступления подразделений полка Черный не знает. Что касается отделения автоматчиков, которым он командует, то задача его совпадает с задачей всей первой роты — ворваться в центр местечка, закрепиться до подхода основных сил полка, а потом продвигаться в западном направлении.
— В атаку, вперед!
Отделение гвардии сержанта Черного дружно срывается с места. За ним, цепь за цепью, подхватываются другие. Проходит несколько минут. Со -стороны противника — никакой реакции. «Может, разведка проглядела, фашисты давно снялись с этого рубежа?»— мелькает у Черного мысль. В этот миг пулеметы врага заливаются неистовым лаем.
— Бегом, марш! — что есть мочи кричит Григорий, увлекая за собой автоматчиков. Сейчас, наверное, единственно главное для всех — успеть преодолеть эти сто-сто пятьдесят метров, пока противник их как следует не пристрелял. По всей видимости, он просто не ожидал с этой стороны появления наступающих. Это понимает и Николай Безгласный. На одной линии с отделённым держатся новички.
- Ложись!
Теперь не двинешься — пулемет не дает возможности поднять головы. Люди долго лежат на колючей стерне. Григорий чувствует, как по груди и рукам приятно растекается прохлада; так и есть, он в какой-то канаве, наполненной дождевой водой. Она неглубокая, отходит влево. «Это ведь для поливки земли,— догадывается отделенный о назначении канавы.— Может, по ней подобраться к пулемету?»
На дальнейшие раздумья времени не остается — огонь усиливается. И он, извиваясь, начинает, ползти по дну углубления.
...Когда пулемет умолк, и рота вновь поднялась в атаку, Григорий, оглушенный близким разрывом гранаты, погрузился в состояние заторможенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93