Однако достижения эти противник скоро сводит на нет. Временные успехи будто возвращают ему уверенность. 17 мая враг наносит новый мощный удар. Наши части теряют важный оперативный плацдарм и вынуждены перейти к обороне в невыгодных условиях. Искрометная весна первого года войны серьезно экзаменует нас. А что сулит второе лето?
ГОД ВТОРОЙ
ЭКЗАМЕН НА ЗРЕЛОСТЬ
— Смотрите, пчелы летят!
Гаджиев на минуту отрывается от бинокля и провожает взглядом гудящий рой. Певучий клубок быстро исчезает, растворяется среди золотых головок подсолнечника. Тут, по левую сторону от дороги, окопались артиллеристы, а стрелковая рота залегла справа.
Он напряженно всматривается в искрящуюся от июньского солнца степь и, наконец, замечает на горизонте тонкие, хрупкие облачка пыли. — Ясно, мотопехота пожаловала. Крадутся, как кошки к мясу...
Когда на пригорок выбираются бронетранспортеры и выскакивают машины, крытые рыжим брезентом, Абдул-лавал громко командует:
— По местам!
От волнения его голос становится удивительно писклявым. Раньше за собой он такого вроде не замечал. Гаджиев беспокоится за исход предстоящего боя и скрыть этого не в состоянии. Почему-то вспоминает преподавателей артучилища. Будто сговорившись, они твердили одно и то же: «Даже кстати, что ростом не вышел, противотанкисты везде нужны». Пророчество сбылось, Но пока ему не удалось подбить ни; одного танка.
Дорога пустынна. Куда же девались машины? Конечно, автоматчики спешились в лощине и сейчас на пригорке появится цепь. Так и есть. Серые фигурки вырастают на глазах. Еще не видя ничего перед собой, начинают поливать из автоматов и пшеницу, и подсолнухи. Стремглав выскакивают два бронетранспортера. Они уже на дистанции прямого выстрела.
— Взвод!.. К орудиям!
Оба расчета действуют четко и слаженно. Перед цепью наступающих густо брызжут коричневые фонтанчики дыма. Теперь уже не нужно выкрикивать команды, люди все делают сами. Огонь плотный, иначе гитлеровцы не залегли бы.
Здесь, на Северском Донце, дивизия отчаянно сражается за каждый клочок земли уже восьмой месяц. Отбивает натиск врага, сама контратакует, устраивает вылазки, уничтожая вражеские гарнизоны в оккупированных селах трижды —в январе, марте и мае —переходит в наступление. Но сегодня... приходится пятиться назад под нажимом до зубов вооруженных частей 6-й немецкой армии, сделавшей большой бросок из района Волчанска. Похоже, вся наша 38-я армия получила приказ на отход.
Обстановка проясняется после встречи с майором Тымчиком.
— Это вы —мой сосед справа? — обращается он к Гаджиеву. В уставших глазах незнакомого майора сквозит тревога.—Связь со штадивом, прервана... Нам не позавидуешь... Гонтаровка позади.
До Гаджиева медленно доходит смысл только что услышанного — кольцо окружения... Если оно сомкнется, окажется гораздо шире, чем он предполагал. К тому же на исходе боеприпасы.
Пристально глядя в побледневшее лицо лейтенанта-артиллериста, майор неожиданно заключает:
— Бросьте оглядываться назад... Раз надо, будем драться и в окружении, джигит...
Невольно майору вспомнился приезд в дивизию С. К. Тимошенко. Это было всего пять дней назад — 7 июня. Маршал отметил высокий моральный и боевой дух личного состава дивизии, объявил благодарность и, как бы между прочим, заметил, что ввести врага в заблуждение — дело довольно сложное, ведь он тоже к этому стремится. Кто кого - вот как стоит вопрос. А затем уже с беспощадной прямотой и откровенностью: разбить противника у нас пока очень мало шансов, но задержать врага на Северском Донце наши войска должны во что бы то ни стало, несмотря на большой перевес противника в живой силе и технике.
В эти дни дивизии пришлось особенно трудно. Не легче было и на левом фланге, и у соседей справа — на всем многокилометровом Юго-Западном фронте в сражение были введены крупные силы танков, самолетов, пе-
хоты, артиллерии. Временами положение становилось угрожающим. И Тымчику казалось, что окружение неминуемо. При одной мысли об этом его бросало в жар. Что это — нерешительность или страх? Скорее всего чувство ответственности за судьбы людей, технику. Теперь, когда связь со штабом дивизии нарушилась, ему предстояло действовать самостоятельно. Самое главное — переправиться на тот берег. Все другое должно отойти на задний план. Лишь бы сохранить людей. Иначе — зачем же он здесь? Только личным примером можно зажечь их, заставить, сделать то, что кажется невыполнимым и невозможным.
Еще не приняв окончательного решения, майор Тымчик бросает связному:
— Вызовите старшего лейтенанта Мальцева...
Он может, конечно, вывести полк в безопасное место, и никто его за это не упрекнет. Но врагу нужен оперативный простор, он наседает, и, завладев переправой, отрежет тылы. Раненые попадут в плен, на этом берегу останутся орудия, повозки... Нет, полк будет стоять, пока хватит сил...
— По вашему приказанию...— запыхавшийся" Мальцев глотает слова, смахивает жаркий пот с запыленного лица.
— Бросьте формальности... Докажите, старший лейтенант, на что способны ваши автоматчики. Видите лощину? Сосредоточьте там роту и оттуда ударьте по врагу.
Мальцев поспешно уходит. Некоторое время по его колышущейся фигуре можно проследить за очертаниями хода сообщения, но вот он скрывается из виду. «Итак, незадействованным остался лишь взвод разведки»,— тревожится Тымчик.
От полевого стана движется одинокая повозка, взбивая пересохшую пыль. За ней, еле успевая, семенит женщина с ребенком на руках. Пожилой возница в широкополой фетровой шляпе размахивает кнутом, однако лошадь щадит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93