Изредка его сильная, ловкая, фигура мелькает среди оседающих на землю чёрных фонтанов взрывов. За ним тотчас устремляются бойцы.
«Такие, как Моисеенков, иначе не могут. Без понуканий примут груз на свои плечи и будут нести его до конца»,— размышляет Сергей Двигун. И тут наблюдатели оповещают о воздушной тревоге.
Выходит, противник готов нанести нам ответный удар. Сначала он бомбит, затем открывает интенсив? ный огонь из орудий и минометов. На окопы рушится
дождь осколков. В разноголосый гул добавляют свой скрежет танки.
Ломая строй вражеской армады, дружно атакуют наши истребители. «Хейнкель-111» сначала нехотя кувыркается, затем камнем устремляется вниз.
По танкам бьет 192-й гвардейский (в прошлом 822-й) артполк. Первой в дело вступает батарея гвардии лейтенанта Николая Сердюка, находящаяся на прямой
наводке.
— Молодец, сержант Мажитов! Не промахнулся-таки. Два танка подбил!
— Теперь ему премию старшина подбросит — граммов сто пятьдесят...
— Откажется в такую теплынь...
— На энпэ командира дивизии «юнкере» скинул не менее полутрнны, а накаты выдержали.— Николенко радуется делу рук своих саперов. Вряд ли кто позавидует их круглосуточному богатырскому труду.
Гул боя стихает лишь к вечеру. Постепенно спадает жара. Из долины пробивается ветерок. И дышать становится легче. Робко подают голоса птицы и тут же смолкают. Пора спать и гвардейцам — для них нелегким выдался этот день. И все же отдыхать рано. Пока совсем не стемнело, надо почистить оружие, снарядить автоматные диски и пулеметные ленты, подправить окопы, подготовить местечко, где можно скоротать недолгую июльскую ночь. И словцом перекинуться с соседом хочется, днем-то было не до разговоров.
Появление Ивана Михайловича Заверюхи с кухнями бодрит приунывших.
— Еще один день прожит. На фронте это, считай, подарок,— на безмятежном лице красноармейца Панина появляется улыбка; Его перебивает гвардии сержант Владимир ,Жарков:
— Подарок, дружок,— это каждый бой, что ты выиграл.
Неожиданно в траншее вырастает остроплечий гвардии сержант Коробчук. Откидывает прядь густых волос, громко объявляет:
— Коммунистам собраться в первой роте.
Только он скрывается за поворотом траншеи, как один из бойцов высказывает свое недоумение:
-И о чем толковать-то ноне? Ясно — завтра опять бой. Разве для протокола...
— Ошибку носишь за пазухой.— Голоса сразу смолкают. Но Шилов не считает разговор законченным.— Два года я в армии. И убедился, что спрос с партийца двойной. Ведь и в окопах одних торчим, и с виду он, коммунист, такой же, как и все прочие, а в деле сразу отличишь. Да и сами посудите: «сдал окоп боец Шилова—это одно. И совсем негоже звучит: «сдал окоп коммунист Шилов». Когда шел первый год войны, читали нам приказы о дизертирах, трусах, паникерах. Не припомню, чтоб называли там большевиков. А возьми нынешнее наше наступление: тут важно, кто первым кинется в атаку, а потом уже и тебе вроде не страшно. Первыми поднимаются коммунисты... Вот она, разница!
— Иван Акимович, а чего же ты на собрание не пошел?
Будто не замечая подвоха, Шилов заканчивает свою мысль:
— Я считаю, что большевик — это тот, кому в любом деле больше других надо.— Затем отыскивает глазами того бойца, который перебил его, и спокойно поясняет: — А на собрание, дорогой товарищ, меня не могли позвать по той простой причине, что беспартийный я... Но скоро покличут, давеча заявление в партию подал.
— Ну, это другой коленкор,— доносится извиняющийся басок бойца.
— Шилов, тебя Моисеенков разыскивает, собрание началось! — слышится голос Александра Коробчука, и Иван Акимович порывисто встает. У поворота траншеи приостанавливается, роняет фразу:
— Если примут в партию, это и будет для меня подарком...
Июльские ночи, как вспышки молнии,— непродолжительны. Но и этих коротких часов отдыха вполне хватает гвардейцам, чтобы проснуться на утренней зорьке бодрыми. А, может, эту свежесть им придает река, которую вчера преодолели, ее хрустально чистая вода, которой сегодня умываются? Издалека доносится постепенно нарастающий гул Бомбардировщики противника наплывают валами.
Который час бомбежка, несмолкаемый орудийный гул... Изо дня в день все повторяется до мелочей: А перед глазами все та же высота с отметкой 175,5. Горько
смотрит на долину, будто сожалеет о своей неприступности...
— Это сколько мы танцуем на этом пятачке?
— Тридцатое июля сегодня, значит, тринадцатые сутки.— Северин нисколько не сомневается, что нашим частям на этот раз не удалось скрыть свои намерения от противника. Да это и невозможно было сделать из-за огромного скопления войск. Поначалу вся дивизия выдвигалась из балки Верхне-Дуванной преимущественно ночью, а через четыре перехода боевой порядок оборудовали уже днем. Конечно, противник ждал нашего наступления, он не мог лишь знать направление главного удара, день и час перехода в атаку. Это подтвердили все пятеро пленных из 294-й пехотной дивизии, которая с приданным ей 117-м резервным пехотным полком действует перед фронтом 87-й гвардейской
Наступление началось на рассвете в третью субботу июля. Вражеская оборона, возводившаяся около двух лет и считавшаяся неприступной, была прорвана, освобождены несколько населенных пунктов. Многие офицеры дивизии, в том числе и Северин, не скрывали своего мнения, что враг не имеет здесь достаточных сил. Настораживало только молчание центральных газет. Лишь 21 июля в сводке Совинформбюро появилось весьма сдержанное сообщение, что юго-западнее Ворошиловграда завязались схватки местного характера, имеющие тенденцию перерасти в серьезные бои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93