Снаряды рвутся все бл,иже, это ведут обстрел
немецкие танки. Тяжело переваливаясь из стороны в сторону, они движутся плотной колонной; за ними тащится тяжелое облако пыли, заволакивающее все вокруг. Справа раздаются редкие хлопки противотанковых ружей.
Положение батальона усложняется с каждой минутой, остро сказывается нехватка людей. Куда-то пропала первая рота... На ее поиски ушла половина ночи, но рота как в воду канула.
Танки приближаются. И снова бьет артиллерия, расположенная по ту сторону реки. Темп огня возрастает: не так просто теперь пройти сквозь частокол разрывов.
— Глядите, танки пятятся...
— Рыть окопы! — раздается суровый голос капитана.
Убеждать в этом бойцов не приходится — все и без того понимают: не заройся глубоко в землю, враг вмиг раздавит.
— Перепахали на такую глубину, что наркомзем не обрадуется,— пробует шутить бронебойщик Максим Пермяков. Но на его голос никто не откликается.
Все вокруг окутывает непроницаемая стена едкого дыма. Но ненадолго. Под нажимом упругого ветра стена, шевелясь и извиваясь, довольно быстро уползает в сторрну и оставляет батальон на виду у противника.
«Следует написать матери Прохорова... Кажется, в Уфе живет»,— думает комбат.
Не будь угрозы войны, продолжать бы ему, Былде, учебу в институте, куда поступил с таким трудом. Но в сороковом году его призвали в армию. Из Винницы, где постигал в училище премудрости военного дела, Василий Филиппович ушел на фронт. Командовал взводом, затем — ротой. Перед назначением на батальон успел окончить краткосрочные курсы комсостава. Теперь ему вверен отряд, и он, Былда, должен оправдать доверие командования. Употребить весь свой опыт и знания, чтобы с честью выйти из сложившейся ситуации. Откровенно говоря, задача перед ним, чрезвычайно тяжелая — отвлечь силы противника от северной части Сталинграда. Капитан считал, что батальон действует успешно, и тут подвела связь. Уже восемь часов радист сидит у рации, но полк молчит. Как быть?
Утром снова вражеская атака. Хлещет ливень свинца, одна за другой цепи противника вплотную подступают к позициям батальона. Кунакулов неосторожно
высовывается из окопа, и тут же рядом с ним падает граната. Она вертится на одном месте, тихонько шипит. Какой-то миг боец смотрит на нее удивленно, потом хватает за деревянную ручку и перебрасывает через себя. Прижимается к земле и слышит взрыв.
— Молодец, Кунай! — восторженно кричит весь перепачканный землей лейтенант Мартынов.
А Кунай лежит, упершись локтями и коленями в дно окопа, все еще не веря в собственное спасение.
— Бронебойщикам приготовиться! — раздается необычно прерывистый голос комбата.
Мартынова удивляет сама команда. Танков не только не видно, но и не слышно. Пригнувшись, лейтенант бежит к капитану Былде. Уже издали примечает, как тот силится подняться и не может. Не сразу до сознания доходит, что Василий Филиппович ранен.
Взгляд комбата скользит по лицам товарищей, пока не нащупывает политрука.
— Григорий Антонович, где лейтенант Мартынов? Приказываю продержаться до вечера и отходить... Соорудите плот... И выполняйте...
Комсомольцу Мартынову — девятнадцать, Добро-скокову — тридцать шесть. Никогда прежде Григорий Антонович не высказывал своего возрастного превосходства. И теперь у них поровну и работа, и ответственность. Ответственность за участок, занимаемый отрядом. Людей в отряде мало, человек тридцать пять. И кто знает, сколько останется к вечеру.
Очередная атака начинается перед полуднем. На этот раз с танками. Лейтенант Мартынов содрогается от мысли, что через минуту гремящая громадина навалится на их окоп.
— Пермяков! Почему не стреляете?
Но Пермяков молчит. Не слышит ни голоса ротного,
ни близких разрывов. На зубах у него неприятно хрустит песок. Все ближе лязгают гусеницы, подминая под себя каменистую землю. «Не спеши, Максим. Главное — выдержать, а уж тогда — без промаха...» Он не замечает, что пальцы его побелели от напряжения, сжимая ложе ружья. Неуловимо быстро меняет положение ствол — мушка все время прыгает на гусенице, которая то поднимается вверх, то проваливается вниз. Время для него теперь отсутствует. Важно не упустить цель, улучить момент, когда стальное чудовище покажет
свой бок. И. такой миг настает. Бронебойщик чувствует толчок в плечо, которого ждал и который шибает нежданно.
Дым валит черный, густой. Пермяков втягивает голову в плечи, прижимается к земле. Нет, не в ожидании разрыва снаряда. Просто возникает желание зажмурить глаза, переждать, пока схлынет дым, и увидеть, наконец, застывший на месте танк.
— Теперь полегче будет! — убежденно говорит Мартынов, но тут же будто гаснет: — Смотци, Максим Анисимыч...
Пермяков стреляет дважды, но цель не поражает.
— В упор надо,— зло кричит он не то себе, не то лейтенанту.
Фашисты засекают бронебойщика. Следующий снаряд падает у самого среза ствола бронебойки. Стряхнув с каски землю, лейтенант Мартынов смотрит в ту сторону, где находился Пермяков: жив ли? А тот расстроенно перебирает в руках патроны, будто определяет, на что теперь могут сгодиться они без ружья.
Острая, щемящая тоска наваливается на Мартынова. Он вдруг вспоминает напутствие заместителя комдива Тымчика капитану Былде: сразу же после высадки как можно теснее сближаться с противником, занимать его окопы и ходы сообщения — это предохранит от танков, да и авиация бомбить не решится. Их отряд сжал нейтральную полосу до броска гранаты. Самолеты не беспокоят, да и танков не так много. Но пулеметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93