..
Заседателев догадывается, что имеет в виду новый командир полка, но, понимая, насколько тот устал, отговаривает его от сегодняшнего посещения подразделений.
— В темноте ничего не увидишь. Да и подкрепиться с дороги не мешает.
— Значит, в хату? — не сразу соглашается Тымчик, глядя на холодные и бесстрастные звезды, а сам думает: «Завтра поднимусь чуть свет и — в батальоны».
Ему слышится телефонный зуммер, и он просыпается. Но деревянный аппарат на краю стола молчит, а над" ухом носится рой надоедливых мух. Кирилл Яковлевич резко сбрасывает легкое байковое одеяло, порывисто встает. Заседателева уже нет. Его постель аккуратно
заправлена. «Интересно, что комиссар обо мне вчера подумал?» — досадует он. И отчетливо воссоздает короткую картину за ужином. Пока ординарец накрывал на стол, Валерий Федорович поинтересовался, какими судьбами он, Тымчик, попал в 300-ю дивизию. «Окруженец я». Ответ тотчас насторожил собеседника. Пришлось кратко рассказать, как севернее Кременчуга в рыбацких лодках переправлялись на левый берег Днепра, как пробивались к своим. От полка даже роты не осталось — всего-то с ним вышло семьдесят пять человек. Но это был полк, потому что знамя сохранилось. Что довелось пережить? Не опасность, подстерегавшая на каждом шагу, тяготила его, а неизвестность. Поверят ли в искренность поступков? А вдруг он теперь никому не нужен? Пострадавших хоть и не винят, но особенно и не жалуют. От апатии и тоски не так-то просто отделаться. «Пойду рядовым, лишь бы на фронт». И приняв это единственно верное для себя решение, он сразу же избавился от гнетущих дум. Отправился спать, и в ту первую ночь после долгих мытарств в тылу врага сны не терзали его.
Так или примерно так пересказывал он свое состояние. Заседателев слушал, насупившись. Желая поскорее, переменить тему разговора, Тымчик обрадовался приходу ординарца и без всякого перехода сказал, что уметь приготовить и подать пищу — самое древнейшее из, всех видов искусств. Бывает же так: обмолвится человек словом, не подумав, и сам же затем раскаивается. Услышав его пышную фразу, военком расценил ее по-своему и мигом выставил на стол бутылку водки. Ему бы уж выпить рюмку, а он опять невпопад: «Комдив в машине угощал из своей фляги, так я отказался. Не рисуюсь, но не охоч до этого зелья...» Выручил его военком, выделив из всей тирады одно слово — машина. «Командирская «эмка» — в автороте, ремонтируется,—улыбнулся он.—А вот конь найдется. Подберешь по своему вкусу!»
— Проснулся? — Заседателев вносит в комнату утреннюю прохладу.— Ночь прошла на Чутовке спокойно. Перестрелка бьла, но это обычный обмен мнениями между воюющими сторонами. Потерь нет.
Улица встречает их нестройным лаем собак, тягучим скрипом повозок, разноголосым говором. По деревне там и сям снуют красноармейцы. У соседнего дома с весело разрисованными наличниками под деревом стоит запряженная телега с пузатой деревянной бочкой посредине! в нее бойцы не спеша наливают воду из неглубокого колодца. Другая группа красноармейцев, что сгрудились у приземистого домика напротив, просто удивляет. И молодые, и пожилые безумолку присвистывают, визжат, весело хохочут. Оказывается, режутся в «жучка» — припечатывают ладонь к ладони водящего и выставляют к носу кулаки с оттопыренным большим пальцем: дескать, угадай, кто шлепнул больнее. Командира и комиссара они не замечают.
— Разве нечем занять этих ребят? — голос майора дребезжит, как стекло в плохо укрепленной оконной раме.
— Банный день сегодня. По всему Чутово затопили...
— Пусть помоются бойцы... А боевую учебу надо налаживать! — Он строго смотрит по сторонам, переспрашивает: — Далеко до энпэ?
Почти у самого берега Чутовки горбится неприметная высота. В нее и вгрызся наблюдательный пункт командира полка. За рекой пока — никаких признаков предполагаемой активности противника. Майор извлекает из потертого чехла бинокль, долго водит им вправо-влево, но в окулярах — ничего существенного. Вот только пологий берег, что сползает к воде, настораживает. Несомненно, там броды, по которым во время атаки легко пройдут и танки, и бронемашины.
— Вызовем комбатов? — спрашивает Заседателев.
— Надо ли отрывать людей от дела? — в свою очередь задает вопрос Тымчик и отмечает: — Энпэ выбран удачно.
Действительно, подход к НП скрыт от глаз противника. И к батальонам пройти легко — неглубокая траншея, что спускается в лощину, выводит прямо к подразделениям. Последние, как убедится вскоре командир полка, растянуты километров на восемь.
— Посмотрим опорные пункты,— решает Тымчик.
По траншее они идут медленно, будто иголки собирают,— пригибаются через каждые пять-десять шагов, иначе пули заденут. Об этом им напоминает первый встречный красноармеец.
— Какая специальность? — интересуется майор, воспользовавшись минутной передышкой.
— Землекоп,— без всякой охоты отвечает боец и добавляет: — А был художником. Пересортица произошла...
— От войны никуда не уйдешь — поэт ты или маляр. И делению по сортам... я бы устыдился. В нужную минуту каждый должен быть готовым стать бойцом.
— Это верно,— соглашается вчерашний художник.— А вы сами откуда и кто будете?
- Командир полка я. Родом — винницкий.
— Земляки, значит! — Его теперь доверчивые серые глаза смотрят на майора изучающе.— Всего на месяц с небольшим хватает командиров полков, вы у нас третий по счету... А в настоящем и обозримом будущем слыть землекопом не зазорно, это верно. Вот только лопата одна на четверых...
Они снова идут по лощине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93