На свете происходит много таких вещей, которых мы не понимаем. Разве из-за этого надо разинуть рот и удивляться? Отнюдь нет. Мы все время должны быть в движении, как водоросли в реке, если хотим чего-то достичь. Жизнь — это движение и борьба!
После таких рассуждений Цеплиса и второй бутылки коньяку Цауне чувствовал, что «Монастырский погребок» не только движется, но и кружится. Тем не менее оба они еще много пили и долго рассуждали о различных вещах. Цауне еще никогда не видывал своего директора в таком состоянии,
Когда они, наконец, выбрались на улицу, была уже поздняя ночь. Цеплис что-то бормотал, но Цауне ничего этого не понимал и не слышал. Ясно было только одно, что оба они здорово нахлестались и что на свете вовсе не так уж плохо жить. Сцепившись вместе, они мотались из стороны в сторону, напоминая две беспокойные тени, причудливо отбрасываемые на стену чьими-то искусными пальцами. Вдосталь поколесив, они, наконец, нашли на каком-то перекрестке таксомотор. Цеплис до того утомился, что не желал больше пройти ни шагу пешком. Цауне помог ему влезть в машину, а сам хотел отправляться домой. Однако Цеплис потребовал, чтобы Цауне тоже сел в машину. У него, дескать, нет такой привычки — заставлять друга тащиться пешком. Вместе начали, вместе надо и кон-
чать. Однако шоферу он велел ехать не домой, а в «Клуб вдов».
— Там мы повеселимся часок-другой. Спать еще неохота, и домой ехать рановато, — добавил Цеплис, подавляя возражения Цауне.
«Клуб вдов» находился в самом центре Риги, на одной из оживленнейших улиц. Перед двухэтажным домиком ярко горели большие электрические фонари и стояла длинная очередь автомобилей и извозчиков. Изнутри доносилась музыка и крики пьяных гостей. У каждой профессии и политической партии был свой клуб. Почему же его не могли иметь также вдовцы и вдовы, чтобы спасаться от уныния одиноких ночей? В действительности, однако, в «Клубе вдов» можно было встретить кого угодно, кроме самих вдовушек, если не учитывать того факта, что каждый человек — в известной степени вдов. Точно так же обстояло дело и в других клубах, куда упомянутые в названии клуба представители профессий или политических партий заворачивали реже всего. Да по существу это были не клубы, а замаскированные питейные заведения, где у пьяных ночных гуляк выкачивали последние деньги и принимали даже векселя, если не хватало наличных. Устраивались эти заведения так, что полиция могла проникнуть туда лишь через три-четыре препятствия, когда все, что надо спрятать, было давно уже спрятано. Если гости сидели за столами и не лили вино рекой, вдруг раздавался тревожный звонок. Чтобы не подвергнуться наказанию или не лишиться только что купленной выпивки, каждый старался как можно быстрее влить в себя все содержимое бутылки. Тем, у кого она была чересчур полна, помогал кельнер, в спешке утаскивая ее, чтобы потом, когда опасность минует, вернуть с изрядно понизившимся уровнем. Эти тревожные звонки раздавались в течение ночи раз пять-шесть, поддерживая таким способом в пьющих бодрость и ускоряя оборачиваемость спиртных напитков. Подлинную опасность звонок возвещал очень редко. Обычно посетители клуба не верили звонку, говоря, что хозяин. торопит гостей выпивать и покушается на их кошельки. Поистине это была своеобразная, оглашенная звон-
ками, борьба хозяйской кассы с кошельками посетителей.Цеплис провел Цауне в небольшой зал, где на сцене играло трио: толстая накрашенная женщина бренчала на рояле, долговязый бледный юнец пиликал на скрипке, а лысый субъект с обвислыми щеками и запухшими глазками бил в барабан. За столиками клевали носом пьяницы, а среди них, точно пестрые бумажные цветы, шелестели так называемые «бардамы». Их обязанностью было заботиться, чтобы гости тратили побольше денег, громко смеяться шуткам пьяных и разрешать им всевозможные вольности не только на словах, но и на деле. За это хозяин, в свою очередь, разрешал им выпрашивать у посетителей несколько лат на извозчика или же на уплату какого-нибудь небольшого срочного долга. Ели и пили они, конечно, за счет гостей, выбирая всегда не то, что вкуснее, а то, что дороже.
Не успели Цеплис и Цауне усесться за столик, как их уже окружило несколько дам, прося угостить ужином. Цеплис поздоровался, называя каждую по имени, Это доказывало, что вдовы относятся к нему неплохо. Цауне застенчиво улыбался и не знал, что отвечать даме, лихо обхватившей его за шею. Цеплис уселся в кресло и, посадив к себе на колени какую-то беззаботную вдовушку, принялся горячо ее целовать. Вдова не возражала против такой пылкости Цеплиса, только повторяла, что она очень голодна и чтобы он сначала заказал ужин. Не успел Цеплис опомниться, как на столе появилась бутылка разведенного контрабандного коньяку, увядшие фрукты и запыленные сладости. Кельнер только ухмылялся, заверяя, что он-то уж знает марку господина директора. Тотчас принесли всем ужин, хотя ни Цауне, ни Цеплис. его не заказывали, так как плотно поели в «Монастырском погребке». Цауне больше не мог пить коньяк и заказал себе сельтерскую. Вдовушки подшучивали над ним и лакали коньяк пивными стаканами. Какая-то дамочка опять обняла Цауне и целовала его. Он вяло сопротивлялся, вспомнив Мильду и подумав, что надо хранить ей верность. Но дамочка присосалась к его губам, как клещ,
и не отставала. Цауне теперь ясно сознавал, что человеку не только в брачной жизни, но и в любви надо поступать так, как пришлось. Если пришлось быть верным — значит, будь верным, если же пришлось согрешить, так тоже нечего отчаиваться. Скрытый грех — вовсе не грех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133