— Господин Цеплис, будьте осторожны. Пока мы тут восхищаемся красным золотом, золото вашего счастья находится под угрозой.
— Не бойтесь, господин Силис, бухгалтер в этом. отношении не. может угрожать директору, — весело отшутилась Берта.
— Вы ошибаетесь, уважаемая сударыня! В сердечных делах отвага юношей не знает предела, — не отставал Силис, насмешливо поглядев на Цауне. Тот сидел красный, было видно, как горят у него щеки. В присутствии шефа его имя связывают с госпожой Цеплис и отпускают язвительные замечания! Не подумает ли Цеплис, что в каждой шутке есть доля правды? Потому что такая мысль уже мелькнула у
самого Цауне... Может быть, под влиянием выпитою госпожа Цеплис показалась ему первой красавицей в мире. Барышню Меднис он даже не вспоминал: Берта была до того обаятельна, что Цауне не мог оторвать от нее взгляда. Но он знал, что не смеет показывать, своего восхищения, чтобы не стали насмехаться еше пуще и чтобы не разгневать Цеплиса. Сдерживаться. : однако, было неимоверно трудно; Цауне чувствовал себя изголодавшимся человеком, который стережет вкуснейшие лакомства и не смеет к ним прикоснуться. — Такие как раз и нравятся нам, женщинам. Особенно, если мужья чересчур заняты своими делами и даже не замечают нас, — бросила Берта Силису, однако слова ее предназначались Цеплису.
— Но господин Цеплис весь вечер с вас глаз не сводит, — усмехнулся Силис.
— Глаз не сводит, а меня не видит. Без сомнения, у него перед глазами маячат глиняные горы и кирпичные хребты. Рядом с такими важными вещами жена совершенно исчезает и забывается. А жене всегда приходится видеть мужа вместе со всеми его заботами. Я убеждена, что у каждого мужчины голова настолько забита делами, что для жены уже не остается места.
— Зато их сердца принадлежат только женам, — съязвил Крум.
— Ну, господа, о сердцах уж не будем говорить! Их сердца давно выгорели, все слова сказаны. И потому мы вынуждены искать спасения у таких мужчин, которые еще не потеряли способность краснеть, вроде, например, господина Цауне. — Берта обращалась к Силису и Круму, однако все время не упускала из вида мужа, радуясь его затаенному гневу.
— Тогда уж недалеко и до таких, которых можно взять на ручки и покачать, — Цеплис шутил, но его слова звучали весьма ядовито.
— Ну, что ты говоришь, муженек! Конечно, и такие нам тоже нравятся. Но разве ты доверил бы всю бухгалтерию своего предприятия таким мужчинам, которых берут на ручки и качают? Мне кажется, ты очень доволен господином Цауне.
— Конечно, конечно, — Цеплис еще сдерживался.
— Вот видишь! И я тоже очень довольна. Ведь наши вкусы всегда сходятся. — Берта все еще сердечно обращалась к мужу.
— Только оцениваем мы каждый по-своему, — Цеплис начинал терять терпение.
— Нет, мы оцениваем совершенно одинаково. Я ведь тоже руководствуюсь целесообразностью и интересами твоего предприятия. Но не будем сейчас говорить об этом, гости начинают скучать. — Берта стала осторожнее. На лице мужа она увидала такую злобу, которая каждую минуту готова была прорваться в самой острой форме. Игру не следовало продолжать, она могла плохо кончиться. Берта быстро встала и подошла к Цеплису спросить, не пора ли подавать горячий ужин. На это он совсем уже нетерпеливо буркнул:
— Давно пора, но из-за мальчишки ты забыла даже о своих обязанностях!
Берта покраснела и ничего не ответила, чувствуя, что зашла слишком далеко. Молча поспешила она на кухню помочь Эльзе быстрее сервировать ужин. Когда Берта вышла, в столовой наступила полнейшая тишина. Гости, опустив голову, крутили в руках бахрому скатерти, вилку или еще что-нибудь, лишь бы не смотреть на соседей. Лишь Цеплис уничтожающим, острым взором через стол сверлил покрасневшего Цауне, и юноше было до того неудобно, что он не знал, как себя и- вести.
На кухне звякала посуда и слышались торопливые шаги. Эльза поспешно вошла в комнату, собрала пустые тарелки и снова исчезла на кухне, чтобы вернуться оттуда с горой новых тарелок. Не только сервировка стола, но и самый ужин проходил торопливо и подавленно. Никто не знал истинной причины неловкого молчания, но все его ощущали. Если кто-нибудь пытался завязать разговор, слова звучали настолько неловко, что сам говоривший смущался и умолкал, будто пристыженный. Всех тяжелее переносил это молчание Цауне. Он горько жалел, что пришел сюда, последовав приглашению госпожи Цеплис.
Теперь он думал и о Мильде, вспомнив, что позвал ее в гости. Позвал, а сам убежал, даже не написав ей ни слова. Где она сейчас и что о нем думает? И Цауне решил тотчас же после ужина попросить разрешения удалиться, чтобы утром не проспать на работу. Это ему удалось, и никто не уговаривал его остаться выпить кофе.
Лишь очутившись на пустынной ночной улице, он начал сознавать, в каком неприятном положении оказался. Но ведь Цеплис же должен увидеть и понять, что его бухгалтер не виновен во всем случившемся! Разве мог он противиться распоряжениям хозяйки? Опьянение у Цезаря совсем прошло, и госпожа Цеплис казалась ему теперь злой интриганкой, бессовестно впутавшей его в свои замыслы. Теперь Цеплис будет сердиться на него, а он ведь ни в чем не виноват. Мильда, несомненно, тоже, огорчена и обижена. Как загладить все это? Цауне был совершенно подавлен.
Даже после его ухода у Цеплисов не восстановилось прежнее веселье. Цеплис, правда, сделался разговорчивее, но в его речах уже не было бравады и развязности. Казалось, он весь облеплен глиной, которая, засыхая, угрожала превратить его в статую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133