Кроме того, ей не хотелось видеть портниху: опять привяжется с расспросами и упреками! Лучше уж оттянуть этот момент, если нельзя от него избавиться вовсе. Они вошли в кафе, где господа и высокомерные дамы жужжали и гудели, как осы в дупле, и сели за столик у стены, потому что Мильда в своем выцветшем ситцевом платьице чувствовала себя не в своей тарелке. Ей казалось, будто все разглядывают ее, пренебрежительно усмехаясь. Но при виде спокойного и просветленного лица Цезаря ей тоже стало хорошо. Окружающие были забыты, и хотелось лишь радоваться потерянному и снова обретенному милому другу, целиком отдаться радости этой находки, не омрачая ее ничем. Мильда с аппетитом ела булочки и была очень довольна, что Цезарь не отстает от нее. Если бы он ел меньше, Мильде пришлось бы стесняться, а теперь она может не думать об этом.
— Я голоден, как волк, — заметил Цезарь после довольно долгого молчания.
— Ты как волк, а я как кто? — Мильда засмеялась и стала еще смелее.
— А ты как куница! Нельзя же сравнивать даму с волком. Нам с тобой неправильно дали фамилии: тебе надо бы называться Цауне, а мне — Меднисом. Тогда ты была бы. госпожой Цауне. — Цезарь опять' невольно покраснел.
— Почему же сразу госпожой? Мне нравится и так.
— Ну да, ты-то получишь мою фамилию, а я твою никогда.
— Что это ты болтаешь? Неужели не можешь вести себя более серьезно? — Мильда уклонялась от ответа и притворялась непонимающей.
— Я думаю, что серьезнее и быть не может. Нужно только правильно понять и воспринять всерьез. Но давай-ка скушаем еще что-нибудь — я и не чувствую, что поел.
— Что ты дурачишься! Кельнерши станут смеяться. — Что ты считаешь дурачеством — булочки или мои серьезные разговоры, и над чем будут смеяться кельнерши?
— Надо всем, что ты сегодня говоришь и делаешь, — Мильда смутилась и как бы замкнулась в себе.
— Пускай смеются, лишь бы ты не смеялась. Скажи, ты мне все простила и будешь теперь относиться ко мне еще лучше, чем до этого.
— Цезарь, перестань, я хочу есть и не буду тебя слушать, — сказала она, но глаза говорили другое. Цезарь понял и, схватив ее руку, пожал крепко-крепко. Ему хотелось кричать, ликовать: от Мильдиного взгляда ему стало так хорошо, как не бывало еще никогда в жизни. Однако лица окружающих людей сдерживали его, словно кирпичи непреодолимой стены, и он не тронулся с места. Лишь глаза ласкали Мильду — рукам это не было дозволено.
— Я не дам тебе работать, а скоро возьму к себе, и ты будешь моя маленькая куничка, — промолвил Цезарь после короткого молчания.
— Ну до этого я буду. . . — Мильда запнулась, и на глазах у нее почти уже выступили слезы.
— Что «будешь»? Договаривай!
— Как ты думаешь, сколько можно жить в Риге без работы? Портниха давно уже грозится выгнать меня ко всем чертям за то, что я не умею жить. У нее, говорит, у самой становится все меньше работы. Как ты думаешь, сколько можно терпеть такие утренние и вечерние проповеди? — Мильда потупила глаза и покраснела от стыда. Цезарю тоже стало стыдно, оттого что он за все это время не поинтересовался, как Мильда живет. Сам получал хорошее жалованье, а свою брошенную на произвол судьбы подругу забыл.
— Мильдочка, я был подлецом, мне не следовало так делать. Временами я вспоминал о тебе, но мне было стыдно. Теперь все пойдет по-иному, и ты мне позволишь... — У Цауне дрожал голос.
Слова иссякли, а выразить свои чувства как-нибудь иначе было невозможно. Мильда сидела молча, погрубудущее уж не казалось столь устрашающим. Кроме того, ей не хотелось видеть портниху: опять привяжется с расспросами и упреками! Лучше уж оттянуть этот момент, если нельзя от него избавиться вовсе. Они вошли в кафе, где господа и высокомерные дамы жужжали и гудели, как осы в дупле, и сели за столик у стены, потому что Мильда в своем выцветшем ситцевом платьице чувствовала себя не в своей тарелке. Ей казалось, будто все разглядывают ее, пренебрежительно усмехаясь. Но при виде спокойного и просветленного лица Цезаря ей тоже стало хорошо. Окружающие были забыты, и хотелось лишь радоваться потерянному и снова обретенному милому другу, целиком отдаться радости этой находки, не омрачая ее ничем. Мильда с аппетитом ела булочки и была очень довольна, что Цезарь не отстает от нее. Если бы он ел меньше, Мильде пришлось бы стесняться, а теперь она может не думать об этом.
— Я голоден, как волк, — заметил Цезарь после довольно долгого молчания.
— Ты как волк, а я как кто? — Мильда засмеялась и стала еще смелее.
— А ты как куница! Нельзя же сравнивать даму с волком. Нам с тобой неправильно дали фамилии: тебе надо бы называться Цауне, а мне — Меднисом. Тогда ты была бы. госпожой Цауне. — Цезарь опять' невольно покраснел.
— Почему же сразу госпожой? Мне нравится и так.
— Ну да, ты-то получишь мою фамилию, а я твою никогда.
— Что это ты болтаешь? Неужели не можешь вести себя более серьезно? — Мильда уклонялась от ответа и притворялась непонимающей.
— Я думаю, что серьезнее и быть не может. Нужно только правильно понять и воспринять всерьез. Но давай-ка скушаем еще что-нибудь — я и не чувствую, что поел.
— Что ты дурачишься! Кельнерши станут смеяться. — Что ты считаешь дурачеством — булочки или мои серьезные разговоры, и над чем будут смеяться кельнерши?
— Надо всем, что ты сегодня говоришь и делаешь, — Мильда смутилась и как бы замкнулась в себе.
— Пускай смеются, лишь бы ты не смеялась. Скажи, ты мне все простила и будешь теперь относиться ко мне еще лучше, чем до этого.
— Цезарь, перестань, я хочу есть и не буду тебя слушать, — сказала она, но глаза говорили другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133