Но когда мы вступаем в коммерческие отношения, мы становимся равноправными. Ведь выписывание векселей не входит в обязанности ни служащих, ни рабочих! За это они жалованья не получают. Слыханное ли дело, чтобы кто-нибудь платил векселедателям жалованье! Кроме того, совершенно смехотворно звучит утверждение, будто взрослого человека можно заста-
вить выписать вексель. Пусть-ка кто-нибудь попробует заставить вас или меня — увидит, что из этого получится!
— Ну, а какие у вас могли быть коммерческие дела с вашими рабочими и служащими?
— Я уже сказал, что с рабочими и служащими у меня никаких коммерческих дел не было. Что же касается наших частных отношений, то это взаимная тайна, которую я не имею права односторонне разглашать. Я твердо держу свое слово и никогда его не нарушаю.
— А рабочие и служащие разглашают ваши отношения и заявляют, что вы вымогали у них векселя.
— Это только доказывает, что люди нечестны и на них нельзя полагаться. Конечно, нарушение слова — их личное дело, но я, со своей стороны, ручаюсь, что в их заявлении нет ни на иоту правды. Надеюсь, вы мне поверите скорее, чем всему этому сброду. Они подрывают основы государства и хотят уничтожить нашу промышленность. Они все подкуплены на иностранные деньги! С чего же они живут, если я, как они уверяют, не плачу им жалованья?
— Возможно ли, чтобы сотни людей одновременно были подкуплены?
— Я чистокровный латыш, и мне вы можете верить. Вы себе не представляете, что это за люди! За деньги они готовы на все. Они только о том и мечтают, чтобы разрушить наше государство! Их всех надо отправить на принудительные работы, а не рассматривать тут. их заявления. Они хуже разбойников с большой дороги: своими беспрестанными требованиями они сталкивают нас, промышленников, прямо в пропасть! До чего мы дойдем, если правительство еще станет поддерживать такую сволочь? Тогда честному человеку в Латвии уж не станет житья! Бросай все на произвол судьбы и беги за границу. — Нагайнис так разошелся, что не мог уже остановиться.
— Ну, что касается бегства за границу, то еще неизвестно, что из этого получится. У нас в Латвии тоже есть надежное местечко, где после великих трудов можно отдохнуть и поразмыслить на досуге. —
Следователь иронизировал — его забавляли рассуждения Нагайниса. Такое приходится слышать не каждый день.
— Да я же не о себе говорю! Неужели ж я, бедный человек, брошу все нажитое и куда-то поеду? — Нагайнис сразу сбавил тон: ему показались подозрительными слова следователя насчет надежного местечка, великих трудов и отдыха.
— Куда же вы девали миллионы, выкачанные из банков?
— От банковской помощи еще никто не разбогател. Высокие проценты пожирают всю прибыль.
— А зачем вы так много набрали из банков, что не можете уплатить даже процентов?
— Кто в наше время не берет денег, если дают? Кто больше набрал, тот и умнее.
— Чего же тут умного, если вас душат проценты, а о погашении долга не может быть и речи?
— Ну, а если курс лата упадет и с долгами можно будет расплатиться ящиком подковных гвоздей? Тогда что?
— Он же не падает, а держится.
— Вот в этом-то вся беда. Но не век же он будет держаться, когда-нибудь да упадет. — Нагайнис с видимым облегчением вздохнул и глянул на следователя веселее.
— А это разве не значит — подрывать основы государства? — коварно спросил следователь.
— Да какие там основы государства! Вам легко говорить — вы сидите на жалованье. А мы сами должны пробивать себе дорогу. Это не то, что получать первого и пятнадцатого твердый оклад! Вообще в Латвии чиновники живут припеваючи, оттого они так и стоят за государство. Какая польза от высокого курса лата? Все теперь, в долгу у государства и вряд ли когда-нибудь расплатятся. Если же курс упадет, каждый постарается уплатить долг государству как можно скорее. Кто от этого потерпит убытки? Никто! Латыши только станут зажиточнее, не будут погрязать по уши в долгах. В наше время каждый сознательный латыш должен нажить себе состояние, а государство обязано
помогать ему, облегчая возврат кредитов или же вовсе списывая их. Мы сами господа и хозяева в своем государстве!
— Таких хозяев называют казнокрадами, и их преследует закон.
— Но мы же можем по своему усмотрению изменять эти законы! Тогда не будет никакого казнокрадства, и закон никого не будет преследовать. Полиция — это ведь тоже наши люди.
— Именно поэтому нужно иметь совесть и беречь наше общее государственное имущество.
— Никакой коммуны и никакого общего имущества я не признаю! Прошло времечко... Я должен беречь свое собственное имущество, а полиция обязана помогать мне! Иначе всякий сброд нас моментально обчистит. Этого мы не можем допустить. Таких преступников надо брать в ежовые рукавицы.
Следователь слушал Нагайниса и не мог постичь: кто же он, этот кругленький, жирный фабрикант, — дурак, или уж очень хитрый мошенник? Во всяком случае, надо взять его под надзор уголовного розыска и собрать о нем самые подробные сведения. Сейчас для ареста нет оснований. Надо предоставить ему свободу действий, тогда из него вылупится настоящий преступник, которого можно посадить на приличный срок. А теперь он может выкарабкаться и вовсе отделаться вчистую. Интересно, много ли в Латвии таких типов, рассуждающих наподобие Нагайниса? Надо полагать, он далеко не единственный. Видимо, у него есть друзья, какая-то среда, где он чувствует себя среди своих.
— Неужели вы не стыдитесь перед обществом своих поступков и суждений? — спросил следователь, как бы ища подтверждения своим мыслям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133