Мы должны организовывать, должны трудиться производительно, чтобы тем самым поднимать всеобщее благосостояние, — заявил Цеплис.
— Что вы там вечно разглагольствуете о всеобщем благосостоянии и о государстве! Вы, что ж, собираетесь работать без прибыли? — не уступал Бриедис.
— Почему без прибыли? Заработаю еще побольше всех этих мелких спекулянтов, потому что ценность моего предприятия не будет зависеть от того, пришла ли в город одна лодчонка с салакой или десять! — И Цеплис закончил жестом, недвусмысленно показавшим, что он больше не желает разговаривать с Бриедисом.
— Что ты лезешь со своими глупостями, точно изголодавшаяся церковная крыса! Не мешай говорить господину Цеплису! У него есть что сказать! — сердито воскликнул Удрис, чувствовавший себя выше Бриедиса из-за одного того, что учитывал в своей кассе, бриедисрвы векселя, причем по некоторым из них сроки уплаты уже были на носу.
— Как же стерпеть, если этот господин позволяет себе то самое, в чем упрекает других? — оправдывался Бриедис.
— Хватит! Мы хотим послушать господина Цеп-лиса, — воскликнул Нагайнис, и его изрытое оспой лицо совершенно побагровело. В минуты волнения Нагайнис всегда сопровождал свои слова ударами кулака по столу, напоминавшими удары кувалды, потому что в юности Нагайнис учился на кузнеца и продолжительное время с честью занимался этим ремеслом, Но потом он сделался членом правления небольшой ссудной кассы и выстроил себе дом. С каждым отстроенным этажом дома возрастало и самомнение Нагай-ниса. Еще в довоенное время, не довольствуясь кузницей, он стал разворачиваться гораздо шире. В начале войны Нагайнису уже принадлежали большая механическая мастерская и крупная транспортная контора в Риге. В деньгах у него никогда не ощущалось недостатка, так как предприятия работали успешно, к тому же в ссудной кассе Нагайнис приобрел доверие остальных членов правления и мог черпать
ведрами то, что мелкие вкладчики приносили туда кружками. Однако при эвакуации Риги Нагайнису пришлось переселиться вместе со своими предприятиями в Петроград, где они быстро прогорели. Захирел и сам Нагайнис, ибо в мире творились такие дела, которых он уже не мог уразуметь. Когда вслед за свержением царской власти и первыми революционными громами произошел еще более грозный большевистский переворот с национализацией нагайнисовой собственности, ему показалось, будто уже наступил страшный суд. Он бросил свои предприятия на произвол судьбы и, с большими трудностями перейдя фронт вернулся в занятую немцами Ригу. Средств для восстановления предприятий у него не было, да при летаргии тогдашней, рижской жизни в таких предприятиях и не ощущалось необходимости. Каждый старался лишь кое-.как прожить, всех давили нужда и немецкий бронированный кулак. Нагайнис поселился в собственном доме, где тогда ютились бедняки и вконец разоренные люди, лишь с горем пополам вносившие небольшую квартирную плату. Но многие не могли платить и этого, и приходилось опасаться, как бы они не перемерли с голода в своих квартирах.
Жену с четырьмя детьми Нагайнис оставил в Петрограде, чтоб она разузнала, куда большевики денут его имущество, а сам поехал в Ригу — только разведать, как живется при немцах. Однако вернуться в Россию Нагайнис побоялся, да немцы добром и не выпускали.. Жену и детей он бросил на произвол судьбы, утешая себя тем, что не может попасть обратно и что у него тут в Риге тоже нелегкая жизнь. По природе Нагайнис был трусливым себялюбцем, сразу задиравшим нос, когда дела у него шли хорошо. Так Нагайнис прожил в Риге весь период оккупации, ожидая лучших времен. Когда немцы были вынуждены убраться из Риги и пришли большевики, тотчас же появилась жена Нагайниса с детьми, из которых в живых остались лишь двое — двое других умерли. Нагайнис никогда не отличался особенной любовью к своей семье, а теперь изнуренная жена и хилые дети показались ему совсем чужими. Он все-таки принял их как.
неизбежное зло, умерших же детей постарался поскорее забыть, чтобы не испытывать угрызений совести.
После падения советской власти Нагайнис вскоре оправился. Теперь он владел не только тремя пятиэтажными домами и дачей в Булдури, но и подковной фабрикой с более чем полуторастами рабочими. Но Нагайнис не удовольствовался и этим: он начал скупать лес. Хотя в лесном деле Нагайнис только и смыслил, что отличить сосну от березы или жердь от бревна, однако же года два он великолепно зарабатывал на лесе. Тогда, расхрабрившись, он завел еще и деревообделочную фабрику. Это предприятие доставило ему массу хлопот, заставляя все глубже влезать в долги. Но Нагайнис ожесточенно выкручивался из всяческих денежных неурядиц, подыскивая в то же время компаньона или даже покупателя на свою деревообделочную фабрику. На сей раз он наметил для этой цели Цеплиса, прослышав, что у того имеется солидная сумма свободных денег. Но Цеплис был весьма сдержан и ни за что не хотел лезть в подстроенную Нагайнисом западню, словно у него самого были какие-либо замыслы или же он вообще не хотел пускать в оборот свои деньги. Нагайнис, однако, считал Цеплиса не настолько наивным, чтобы тот стал сидеть на своих мешках с деньгами, в то время как, пуская их в оборот, можно здорово заработать. Поэтому Нагайнис так-ретиво одернул разъяренного Бриедиса: человек, у которого нет денег, не смеет много рассуждать. Когда говорят люди богатые, ему лучше молчать и слушать, как это делает Дзенис. Но Бриедис нипочем не хотел угомониться; тогда Нагайнис поднялся и, наклонясь к уху Цеплиса, прошептал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133