Разве только пожалеют его как бедного неудачника. И Удрис рассердился на самого себя.
Хотя бухгалтер Цезарь Цауне и стал теперь свободнее, так как Цеплис уже не возил его повсюду с собой, времени однако же оставалось немного. Работы в акционерном обществе с каждым днем прибавлялось, и Цауне должен был нажимать вовсю, чтобы справиться. Странным было и отношение директора. Всегда корректное и в то же время скрыто-ироническое. И госпожа Цеплис, приходя в контору, относилась к Цауне насмешливо, называя его своим молчаливым обожателем. Все это Цауне стерпел бы, но глупее всего было то, что в таких случаях он краснел до самых кончиков ушей. Берта над этим румянцем подсмеивалась, а Цеплис постоянно острил, что Цауне таким способом показывает, какого цвета должны быть кирпичи. Он знал, что краснеть глупо, но не мог совладать с собой. Поэтому, когда Берта входила в контору, он с головой зарывался в книги и делал вид, будто не замечает ее. Но Берта всегда здоровалась с ним и отпускала какое-нибудь насмешливое замечание, на которое Цауне не мог ничего ответить, а только смущался.
С Мильдой Меднис он не встречался уже очень давно. После того вечера у Цеплисов ему было невыразимо стыдно перед Мильдой. Прислуга ему рассказала, что Мильда была и вскоре ушла. Тут только Цезарь понял, как это было бессовестно — пригласить к себе гостью и убежать из дома. Вполне понятно, отчего Мильда не приходит к нему. Она обижена, и это мог бы исправить лишь он сам, зайдя к Мильде и попросив прощения. Однако он откладывал это со дня на день. И чем дальше откладывал, тем труднее было решиться. Наверно, Цауне еще не скоро отправился бы к Мильде, если бы однажды вечером, идя со службы, не встретил ее на бульваре Бривибас. Увидев Мильду, он так смутился и покраснел, что едва догадался поздороваться. Лишь разминувшись, он спо-
хватился, что нужно же было поговорить с ней — Мильда ведь шла одна. Тогда он вдруг бросился догонять Мильду, уже свернувшую на бульвар Райниса. Настигнув ее, он робко спросил:
— Что же ты гуляешь в таком одиночестве?
— Кто одинок, тому и гулять приходится в одиночестве, — спокойно ответила Мильда. Цезарь расслы шал в ее голосе обиду и печаль, даже страдание. — Ты ведь меня и узнавать-то не хочешь. Загордился! Правда, есть чем гордиться. — Обиженная девушка иронически посмотрела на него. Увлажнившиеся глаза словно бы говорили: так долго не показывался, а теперь еще проходишь мимо! Так не поступают друзья и хорошие знакомые. А разве мы не были друзьями?
— Мильдочка, возьми меня с собой. Тогда двое одиноких будут вместе!
— Как можно! Ты же из-за меня пропустишь срочное свидание или еще что-нибудь в этом роде. Я уже привыкла быть одна и примирилась с тем, что старые знакомые загордились.
— Я виноват и прошу прощения, особенно за тот случай. — -Цауне, стыдливо потупившись, шагал рядом с Мильдой.
— Про тот случай не стоит и говорить! Если человек получает такое душистое приглашение от госпожи директорши, то он поистине вправе забыть не только других людей, но и весь мир.
«Душистое приглашение» и «госпожа директорша» особенно задели Цезаря. Ему сразу вспомнился весь тот вечер.
— Это была обязанность, от которой я не смел отказаться.
— Конечно! Особенно, если эта обязанность приятная и соблазнительная. Тогда надо бежать без оглядки, как на пожар, — насмешливо продолжала Мильда.
— Ну, прости и забудь об этом. Я уже давно сожалею. Мне так обидно, что вечер пропал и я не мог быть с тобой.
— После этого было еще много вечеров. Но тебе некогда, вспоминать обо мне. Может быть, ты вовсе
не хотел меня видеть, а сейчас только из жалости теряешь тут время? Иди уж лучше по своим неотложным делам. — Голос Мильды сделался даже резким.
— Я все время мучился из-за своего поступка, но стыдился показаться тебе на глаза. Даже сегодня, увидел тебя и так смутился, что чуть не забыл поздороваться.— Цауне покраснел, и его слова прозвучали до того сердечно и правдиво, что Мильда поверила. Обида прошла, и она прошептала:
— Я столько перестрадала! Это было жестоко с твоей стороны.
— Я исправлюсь и никогда больше не буду так делать. А сейчас прости и больше не сердись. — Цауне схватил девушку за руку, трепеща от радости. Теперь все хорошо, давнишняя тяжесть свалилась с плеч. Хотелось пуститься бегом, смеяться, увлечь с собой Мильду и все время благодарить ее за то, что она такая хорошая. Вечер казался бархатно-мягким, а Мильда — ласковой голубкой, которую надо оберегать от тех ястребов, чьи взгляды пронзали сумрак, точно острые вертелы. Прильнув к подобревшей девушке, Цауне вел ее в тени деревьев, дрожащими пальцами слегка сжимая ей руку. Рядом с ней так хорошо и легко, что все былое исчезло, будто и не бывало.
Они долго гуляли в эту теплую летнюю ночь, почти без слов понимая друг друга. Цауне убедился в том, что испытывает истинные чувства к одной лишь Мильде, а его восхищение госпожой Цеплис было просто дурманом, проходящим, как всякое опьянение. Истинные чувства всегда глубже, хотя они не так заметны и не бросаются в глаза. И эти истинные чувства к Мильде, все время пламеневшие в глубине его сердца, преодолели опьяняющую власть Берты. Ему было стыдно перед Мильдой за свое легкомыслие — оттого он и не посмел сразу подойти к ней на улице. Теперь он знал, что все забыто и больше не вспомнится.
Когда от долгой прогулки устали ноги, Цауне повел Мильду в кафе — посидеть и немножко перекусить. Мильда охотно согласилась — ей вовсе не хотелось расставаться с Цезарем. Рядом с ним она чувствовала себя гораздо увереннее, и неустроенное
будущее уж не казалось столь устрашающим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133