«Говорил, что любит, обещал жениться, клялся к алтарю свести меня», или же: «Уплыл в море плот, пусть пропадет наш плот!». Молодежь и студенты больше пели: «А я лежу в гробу и в потолок плюю». Суровая трудовая жизнь казалась скучной и ненужной. Оттого и в беседах на политические темы люди толковали между собой не столько о самом государстве и о правительстве, сколько о правительственных балах и раутах.
Приглашенные на рауты чувствовали себя принадлежащими к высшему слою общества, хотя этих людей приглашали не ради их самих, а ради должностей, которые они занимали и якобы исполняли, обманывая других, а главное — себя. Неприглашенные завидовали приглашенным и между собой называли их пожирателями государственных средств, не знающими меры ни в еде, ни в питье. Это была так называемая борьба вокруг государственного пирога.
И вот времена изменились. Лат стабилизировался, однако заработать его стало очень трудно. Даже самые недоверчивые начинали верить, что жизнь сделалась устойчивой, хотя пр-и этом и очень тяжелой. Старые' долги надо платить, налоги взыскивают, а шансы на легкий заработок рассеялись, как дым. Нигде уже больше не отхватишь приличный куш, потому что нигде нет денег. Поэтому люди стали бережливее, больше не транжирят деньги по ресторанам. Пивоварам и винокурам тоже стало труднее, приходится ломать голову над тем, как продать, дорогие напитки. Они вынуждены давать в кредит, месяцами и даже годами ожидая уплаты, а часто вовсе не получая ничего. Это-то обстоятельство использовал Нагайнис и не скупился, устраивая Валентине свадьбу.
— Бери все, что нужно, чтобы свадьба вышла солидной. Потом рассчитаемся из приданого. Мне самому некогда распоряжаться, нужно присматривать за предприятиями, — говорил Нагайнис, когда будущий зять обращался к нему. И, конечно, Саусайсу не надо было повторять дважды. Он ведь женится на дочери мультимиллионера с миллионным приданым — пусть это почувствует вся Рига. Но в первую очередь пусть это почувствуют товарищи Саусайса; они постоянно острят: «Ну, сухой *, смотри не оставь нас на свадьбе сухими!» Да как же можно оставить сухими боевых соратников? Тогда они вовсе не поверят, что за Валентиной даются миллионы! К тому же необходимо испробовать сорта заготовленных к свадьбе напитков. И Саусайс с друзьями еще задолго до свадьбы начал
орошать поля будущего супружества. Друзья подзадоривали его:
— Покажи старику, что ты тоже видал деньги и умеешь жить! Тогда он не попытается зажилить часть приданого, а еще подкинет к обещанному. Таким жмотам нравятся широкие натуры. Ты поистине рожден для того, чтобы стать зятем миллионера!
И у Эдмунда действительно была широкая натура. Он любил всех девиц, жен или вдов, попадавшихся на его пути. Его симпатий не мог счесть никто в Риге, в том числе и он сам. Валентина понравилась ему только благодаря приданому, а после свадьбы он намеревался вернуться к своему обычному образу жизни. Понятно, сейчас надо на время остепениться; ведь даже богатой женщине хочется, чтобы мужчина жил на свете только ради нее. Эдмунд клялся Валентине в любви и вместе с друзьями опустошал за ее здоровье заготовленные к свадьбе бутылки.
Для свадебного пира сняли просторное помещение Гильдии, так как ни одна квартира не вместила бы всех приглашенных. В убранных лавровыми деревьями и цветами залах можно было не только есть и пить, но и танцевать до упаду. Венчание происходило в старой Гертрудинской церкви, и для свадьбы Сау-сайса были мобилизованы почти все автомобили, имевшиеся в Риге. Когда они покатили по улице Бривибас к Гильдии, это походило больше не на свадебный поезд, а на какой-то великолепный карнавальный кортеж. Клаксоны гудели, прогоняя с мостовых на тротуары каждого, кто пытался перебраться на другую сторону улицы. Казалось, клаксоны выли: «Прочь с дороги, простой смертный! Спасай свою жизнь, ибо здесь мчится свадебный поезд латышского аристократа!» Тротуары были черны от зевак, точно облепленные мухами. Уступая дорогу тузам, останавливались все трамваи. Валентина сидела в машине в белом шелковом платье, с миртовым венком на голове и огромной охапкой роз на коленях. Щеки ее стыдливо розовели, хотя супружеская жизнь уже не могла открыть ей никаких неизведанных тайн. Эдмунд, во фраке, немного бледный, сидел рядом с ней. Торже-
ственные слова пастора давно вылетели у него из головы, и теперь он хмурился из-за того, что в первый день свадьбы ему придется воздерживаться от выпивки, покамест его друзья будут пьянствовать и веселиться. И все же в первый день он решил воздержаться, чтобы наблюдать за порядком. Для настоящей выпивки Саусайс отводил себе второй и третий день. Конечно, не в Гильдии, а во вновь обставленной квартире. Там будет спокойнее и уютнее, и с собой он возьмет туда только самых близких друзей.
— О чем ты думаешь, милый? Ты так побледнел!
— Ни о чем не думаю, переживаю торжественность минуты.
— Да, пастор так красиво говорил о любви и о семейном счастье, и о том, как несчастны люди, которые пренебрегают этим.
— Он правильно говорил, — подтвердил Эдмунд, припоминая, сколько же, собственно, бутылок заграничного коньяка он оставил на новой квартире. Он никак не мог вспомнить точное количество. Ну, ладно, там увидим. Однако эта мысль засела у него в голове, заставляя гадать снова и снова. На бульваре Бривибас им попался первый и единственный встречный автомобиль. Эдмунда задело и обозлило, — как он осмелился ехать им навстречу, снизив тем самым торжественность свадебного кортежа? Автомобиль был красен, как кирпич, и Эдмунд узнал машину Цеплиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133