Немного погодя ей пришло в голову, что удобства ради стоит наклеивать за
писки во временной последовательности и складывать в папку. Тогда можно
получить обозримую картину. Отличная идея Ц руки прилежно трудились, мы
сли текли потоком. На это ушла вся ночь, но она не пожалела.
В сумме эти обрывочные фразы обретали смысл. При всей своей односложност
и сообщали кое-что доступное пониманию. Ей нужно только задать себе прав
ильные вопросы. И когда она смотрела на Сесилию, такие вопросы приходили,
один за другим.
Все записки говорили примерно об одном и том же, она сразу это отметила. Но
что может быть настолько важно, чтобы писать об этом снова и снова?
Ну хорошо. Кого-то опекали, сидели при нем. Или, реже, оставляли одного.
Значит, это происходило очень часто?
Пожалуй, да. Как минимум, раз в неделю. А иногда по нескольку дней кряду.
Кто же именно сидел с неведомым автором записок?
Большей частью женщина по имени Хульда. И еще несколько человек, преимущ
ественно женщины. Кстати, дважды Ц некая Агнес. Оба раза в 1917 году Ц 12 июля
и 5 декабря.
Как долго все это продолжалось?
Самая ранняя записка датирована 16 ноября 1913 года. Почерк совершенно детск
ий, будто автор только-только выучился писать. 1913-м была помечена лишь еще
одна ленточка. А вот записок от 1914-го, 15-го, 16-го и 17-го оказалось множество, осо
бенно от 1917-го. К 1918-му относилось куда меньше листочков, датированных в осн
овном началом года, потом их стало совсем мало. От 1919-го и 1920-го вообще раз, дв
а и обчелся. А дальше Ц конец. Однако целых семь лет, то бишь с 1913-го по 1920-й, за
писи велись регулярно.
А почему их отправили в вазочку?
Спору нет, там они находились в полной сохранности, но вряд ли это единств
енная причина. Наверняка ведь были еще какие-то соображения? И очень серь
езные Ц иначе до такого не додумаешься.
Нора баюкала Сесилию, и мало-помалу у нее забрезжила догадка о том, что то
гда происходило. В общем, понять можно.
Эти бумажки, или ленточки, вроде бы давали выход чему-то хорошо ей знакомо
му?
И написаны кем-то, кому хотелось рассказать, как часто за ним Ц или за нею
Ц присматривали чужие, поскольку самых близких людей, мамы и папы, по как
ой-то причине рядом не было?
Да, ей, Норе, совершенно ясно, что дело обстояло именно так.
Но для кого же тогда написаны эти строчки?
Нора взглянула на Сесилию. И опять задумалась.
В общем, пожалуй, ни для кого. Главное было не в том, чтобы кто-нибудь их уви
дел. Главное Ц просто написать, для себя. Как безмолвное свидетельство ч
его-то, с чем тяжко остаться наедине. И это что-то Ц заброшенность.
Записки предназначались для вазочки. Должны были исчезнуть. И все же неп
ременно находиться в одном месте, известном лишь их автору. Если вдумать
ся, все это легко понять.
В записках сквозило разочарование. Печаль. Огромное одиночество.
Писавший нередко чувствовал себя помехой. Обузой. Трудной проблемой, кот
орая требовала решения. Его нужно было постоянно куда-то пристраивать, п
остоянно держать под присмотром. И везде он оказывался не на месте, незва
ным гостем.
Нора хорошо это понимала. Может статься, она усматривала в коротеньких ф
разах больше смысла, чем они содержали, но вряд ли интуиция обманывает ее.
Уже одно то, что записки существуют и спрятаны в таком странном тайнике, п
одтверждает ее правоту, думала она.
На двух ленточках встретилось слово, от которого ее бросило в дрожь: «сжа
литься». И оба раза в связи с одним и тем же лицом. Первая запись гласила: «12
июля 1917 г. Агнес сжалилась надо мной». Вторая: «5 декабря 1917 г. Агнес сжалилас
ь снова».
Нора наверняка ошибалась, но «сжалиться» означало для нее «пожертвоват
ь собою из сострадания». И когда она это прочла, у нее мороз по коже пробеж
ал. Тут ведь все сказано. И оба раза речь шла об Агнес. Слово «сжалиться» уп
отреблялось только в связи с нею. И явно неспроста!
Агнес? Так звали одну из женщин с фотографии?
Нора достала снимок, рассмотрела еще раз. Нет, он ничего не говорил ни о ха
рактерах женщин, ни о том, которая из них Ц Агнес. Одна Ц хорошенькая, хот
я в общем ничем не примечательная, другая как будто поинтереснее, но сним
ок нечеткий, ничего толком не разглядишь. Нора отложила его в сторону.
Кто же написал записки?
Кто был объектом Ц или жертвой Ц всех этих забот и присмотров?
Неизвестно.
Нет ни малейшей зацепки.
На фотографии, понятно, изображен и ребенок. Девочка? А может, мальчик? Тру
дно сказать. Скорей всего, ей просто очень хотелось, чтобы это была девочк
а, оттого она так и подумала. Чисто подсознательно первым делом отождест
вила себя с девочкой.
Интересно, сколько же лет этой девочке Ц или мальчику?
Можно бы вычислить. Но она уже устала. Сил нет. Так что с этим пока придется
повременить. И хочешь не хочешь Ц разбирайся сама. А что будет дальше? Вед
ь это, видимо, только начало.
Не было бы счастья, да несчастье помогло Ц разбитая вазочка.
А вдруг она разбилась не случайно? Вдруг, как сказал бы Даг, за этим стояло
«скрытое намерение»?
Как он еще говорил-то? «Единственный способ понять непонятное Ц верить
и радоваться».
Но она не знала, чему верить.
Ужасно клонит в сон. Нора сняла с куклы шапочку, потерлась носом об ее уютн
ый затылочек и мягкие волосы.
Настоящей куклы у нее в детстве не было. Ее куклы выглядели как дурочки, а
не как люди. И она в них не играла. Никто не понимал почему. Карин всерьез тр
евожилась.
Однажды Нора слышала, как она озабоченно сказала по телефону: «Этот ребе
нок не умеет играть».
Нора тогда поняла, что ребенок, который не умеет играть, Ц явление неслых
анное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69