Но он не верил. Его чувства домогались ответа, которого не мог дать разум.

Он всегда острей всего жил, больше всего был самим собой, когда что-нибудь
его затрагивало достаточно сильно, чтобы за это бороться; а сейчас, в этой
камере, сильней, чем когда-либо, тревожила его неподатливая суть прожито
й жизни. Но как прежде громоздилась перед ним белая глыба, так теперь черн
ая стена смерти придвигалась все ближе с каждым пролетающим часом. И на э
тот раз уже нельзя было отбиться нанесенным вслепую ударом; смерть была
противником иным и более сильным.
Он лежал на своей койке, а руки его беспокойно шарили по всему городу, стар
аясь в клубке человеческих жизней нащупать что-нибудь близкое к тлевшим
в нем чувствам; он томился, он хотел знать. Он был одержим неистовым желан
ием слиться с окружающим миром, но он по-прежнему не знал как. Только его ч
ерное тело лежало на тюремной койке, покрытое потом агонии.
Если он Ц ничто, если это Ц все, почему же он не может умереть безколебан
ий? Кто он такой, что эта жажда знать доводит его почти доисступления? Поче
му в нем всегда живы непонятные стремления, если в мире нет ничего, что объ
яснило и удовлетворило бы их? Кем и чем определен для него этот беспокойн
ый путь? Откуда это постоянное желание того, чего нет? Откуда эта черная пр
опасть между ним и миром: здесь Ц горячая красная кровь, там Ц холодное г
олубое небо, и нет ничего, что сочетало бы в себе все, дало бы ощущение един
ства, цельности, полноты?
Неужели это так? Неужели он обречен на это Ц чувствовать и не знать, иска
ть и не находить? И в этом все, весь смысл, вся цель? В таких сомнениях и трев
огах проходили минуты. Он похудел, глаза были налиты кровью, всей кровью т
ела.
Наступил канун последнего дня. Ему теперь особенно хотелось поговорить
с Максом. Но что бы он ему сказал? Да, так оно получалось. Он не мог говорить
об этом, потому что это не укладывалось в слова; и все-таки он жил этим все в
ремя, каждую секунду.
Назавтра, в полдень, сторож подошел к его камере и просунул между прутьям
и сложенную телеграмму. Он встал и распечатал ее.

МУЖАЙТЕСЬ ГУБЕРНАТОР ОТКАЗАЛ СДЕЛАНО ВСЕ ВОЗМОЖНОЕ СКОРО УВИДИМСЯ МАК
С.

Он смял телеграмму в комок и швырнул ее в угол. Ему осталось время до полун
очи. Он слыхал, что за шесть часов до срока его переоденут, обреют и потом п
ереведут в камеру смертников. Один из сторожей успокаивал его, что боять
ся нечего, потому что «как тебе наденут черный шлем с наглазниками, так че
рез восемь секунд Ц крышка». Что ж, тем лучше. Он уже обдумал план: он напря
жет все мышцы, закроет глаза, удержит дыхание и ни о чем не будет думать, по
ка они там будут приготовлять, что нужно. А потом ударит ток, и все будет ко
нчено.
Он снова лег, вытянулся на спине и стал смотреть на маленькую ярко-желтую
электрическую лампочку, свисавшую с потолка над его головой. В ней был ск
рыт смертельный огонь. Если бы сейчас вот обвилась вокруг него эта кроше
чная раскаленная спираль Ц если б кто-нибудь соединил провода с железн
ым остовом его койки, когда он будет спать, если б они убили его во сне, в глу
боком сне…
Он спал, беспокойно и некрепко, когда голос сторожа разбудил его.
Ц Томас! Твой адвокат пришел!
Он спустил ноги на пол и сел. Макс стоял у решетки. Сторож отомкнул дверь, и
Макс вошел. Биггер хотел было встать, но не встал. Макс дошел до середины к
омнаты и остановился. С минуту они смотрели друг на друга.
Ц Здравствуйте, Биггер.
Биггер молча протянул ему руку. Макс стоял перед ним, седой, спокойный, реа
льный, живой. Его появление, казалось, развеяло все смутные мечты и надежд
ы, которые Биггер мысленно связывал с ним. Он был рад, что Макс пришел, но он
растерялся.
Ц Как вы себя чувствуете?
Биггер только тяжело вздохнул в ответ.
Ц Вы мою телеграмму получили? Ц спросил Макс, садясь на койку.
Биггер кивнул.
Ц Мне очень грустно, голубчик мой…
Наступило молчание. Макс сидел рядом с ним. Человек, который прельстил ег
о обманчивым призраком надежды, был здесь. Так почему же он молчит? Вот слу
чай заговорить, последний, неповторимый случай. Он робко поднял на Макса
взгляд; Макс смотрел на него. Биггер отвел глаза. То, что он хотел сказать, б
ыло в нем гораздо сильнее, пока он оставался один; и, хотя он относил к Макс
у те чувства, в которых хотел разобраться сейчас, он не мог заговорить о ни
х, не забыв о том, что Макс здесь. Вдруг его охватил панический страх, что он
так и не сумеет заговорить. Он стал бороться с собой; он не хотел потерять
эту потребность раскрыться: она была все, что у него теперь осталось. Но в
следующую секунду ему уже показалось, что это глупо, ненужно, бессмыслен
но. Он подумал, что не стоит пытаться, и, как только он это подумал, он вдруг
услышал, что говорит хриплым, прерывистым, вымученным шепотом; звук его г
олоса должен был лучше слов донести его сокровенную мысль!
Ц Это ничего, мистер Макс… Вы не виноваты, что так случилось… Я знаю, вы сд
елали все, что могли… Ц Он замолчал, чувствуя, что все это напрасно. Потом
вдруг сразу выпалил: Ц Я знал, что так будет… Ц Он встал с койки, желание г
оворить переполняло, распирало его. Губы у него шевелились, но слова не шл
и.
Ц Я ничего не могу для вас сделать, Биггер? Ц тихо спросил Макс.
Биггер посмотрел в серые глаза Макса. Как ему вложить в этого человека по
нимание того, что ему нужно? Если б только он мог объяснить! Прежде чем он с
ообразил, что делает, он бросился к двери и схватил руками холодные сталь
ные прутья.
Ц Я…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143