«С важным видом папы римского Аполлинер раскладывал приправы, бдительно следя, чтобы блюдо не перегорело, вертелся вокруг горшков как кот. Поднимал крышки и, принюхавшись, решал, удалось или нет приготавливаемое им блюдо. Один ловкий взмах кочерги — и огонь под кастрюлей разгорался или сникал». Жаклин не занималась кухней «Я была слишком молода»,— объясняет она мне.
Помещение библиотеки продолговатое и узкое, ниша окна заставлена коллекцией старых бутылок из разноцветного стекла. Некоторые из них закрашены кистью красавицы баронессы Елены Эттинген, сестры Сержа Фера. На противоположной стене висят негритянские маски, а с пола смотрят фетиши с вылупленными глазами «Я не позволяю входить сюда чужим, уборщица тут уже многое перебила, у одной скульптуры, как видите, не хватает руки» Великолепный фетиш, поблескивая торсом и огромной головой, ростом с ребенка причудливо освещен последними лучами солнца, которое стремительно склонялось к западу. Аполлинер ни за что не поверил бы, что уборщица изувечила эту экзотическую фигуру случайно, просто по невниманию. Он углядел бы в этом происшествии чей-то коварный замысел.
Жаклин не старается превратить дом поэта в архив или музей, если она сохраняет все в прежнем виде, то лишь потому, что ей так приятнее. Она не дает интервью, не разъясняет ничего посетителям из чужих. Серж Фера просит ее уделить несколько минут молодому американцу, который прибыл в Париж в поисках аполлинаристов, но Жаклин отвечает печально и просто: «Я слишком мало знала Гийома» Серж Фера не настаивает, он только смотрит на нее светлыми славянскими глазами и улыбается так преданно, как будто перенес на нее свои чувства к Гийому. Фера теперь старик с белыми, как оперение чайки, волосами
Незабываемая своеобразная фигура, этот старец. Он знает, как трудно передать постороннему хотя бы даже самую мелочь, касающуюся близкого человека, заразить его своей любовью, поднести ему в ладонях воспоминания столь же неуловимые, как протекающая сквозь пальцы вода. «Серж Фера,— говорит мне Жаклин Аполлинер,— расскажет вам все о Гийоме. Он не отступит от истины». Сумеет ли Серж выполнить поручение Жаклин? Он всегда старался служить своим друзьям, не заботясь о том, приятно ему или нет выполнять их просьбы. И сейчас он заговорил. Он улыбается. Доброжелательность так и светится в его взгляде, заражает вас, беззащитная, волнующая.
— Видите ли,— говорит он мне,— мы долго ждали, пока Пикассо решится сделать проект надгробия для Гийома, Он набросал несколько проектов, и ни один его не удовлетворил. По-видимому, надгробия не его область. Так еще раз подтвердилось предсказание, содержащееся в «Убийстве поэта». Другу поэта, скульптору, приходит счастливая мысль создать для друга-поэта памятник в воздухе. Никто еще не создавал такого памятника. По просьбе Жаклин я сам сделал проект. По всем положенным правилам. На гладкой плите мы высекли последний монолог Аполлинера. Если помните, там есть строчки:
Наконец я избавился сам
От собственных свойств прирожденных.
Могу умереть, согрешить — никогда.
Можно было выбрать и другие:
Сжальтесь над нами, сражающимися на рубеже, Где сошлись беспредельность с грядущим. Пожалейте за наши грехи и ошибки!
Но это могли неправильно истолковать.
Не смейтесь надо мной,
Вы дальние, вы ближние мои,
Ведь об одном сказать и сам я не решусь,
А о другом сказать вы мне не разрешите.
Так сжальтесь надо мной!
Скромность этих стихов мнимая, она паче гордости. И это как раз хорошо.
Не так обнажена душа поэта. Зачем извиняться за свою непохожесть ни на кого, за смелость замыслов, за гордость чувств, за особую остроту печали? Все это так, и все же в Аполлинере тернием сидела двойственность. Как известно, в том же «Убийстве поэта» в отместку за непохожесть устраивают всеобщую резню поэтов. Толпа побивает каменьями Крониаманталя, просто потому, что не может вынести пафоса его слов.
«Толпа закричала:
— Кто ты? Кто ты?
Поэт обратился к Восходу и промолвил громким голосом:
— Я Крониаманталь, величайший из живущих поэтов. Не раз я видел бога лицом к лицу. Сумел выстоять перед божественным светом, смягчив его своими человеческими взорами. Я пережил вечность. Но времена настали, и вот я стою перед вами».
Тут все разразились хохотом, а потом схватились за камни. Конечно, это слишком жестокая картина. Обычно поэтов каменьями не забрасывают. О них просто забывают или предоставляют умереть с голоду. Иногда они гибнут, как многие другие простые смертные. Например, от ранения осколком в голову. Но не будем уклоняться от темы. Могу ли я быть еще чем-нибудь вам полезен.

МИР АПОЛЛИНЕРА
О выдающемся французском поэте Гийоме Аполлинере написано множество книг: монографии, диссертации, воспоминания; исследуются отдельные произведения, биографы не перестают собирать письма и документы. В памятных местах, связанных с жизнью поэта, устраиваются встречи ученых и писателей, подводящих итоги изучению биографии и произведений Аполлинера. Книга польской писательницы Юлии Хартвиг занимает особое место в международной аполлинериане. Это повесть о поэте, звенящая живыми голосами его современников, смело вторгающаяся в споры мемуаристов и литературоведов как свидетель и нелицеприятный друг. Явственно ощутимо своеобразие замысла: «через горы времени» приблизиться к Аполлинеру, показать, каким он был в действительности. В эпилоге описана встреча Юлии Хартвиг в доме Аполлинера с теми, кто сохранил и самый этот дом — вещественную память о поэте и дух его, витающий в не очень просторных комнатах на Сен-Жерменском бульваре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95