он чувствовал себя как дома всюду, куда заносила его судьба. Да, в зрелом возрасте он считал себя парижанином, о чем нередко с гордостью заявлял, но ведь юг был его колыбелью, там он впервые познал жизнь и природу. С юга вынес Аполлинер языческий, естественный подход к любви, свободу языка, страсть к бродяжничеству, многочисленные суеверия, интерес к уличным спектаклям и влечение к прекрасному слову, влечение к конкретности вместе с тоской по классичности, с голь характерно для всей его поэзии и для самых зрелых теоретических высказываний. Польское начало углубило в нем не одну из этих особенностей, которые педанты имеют обыкновение называть недостатками: нежелание считаться со временем, обостренное чувство чести, тщеславие. Отсюда и северная грусть, эта черная нить, тянущаяся через жизнь, и колышущийся ритм отчаяния, столь необычный у этого ребенка со счастливым характером, щедро одаренного добрыми феями добродетелью доверия и убежденностью в своей удачливой звезде, убежденностью, которая после бурных, но сравнительно кратких бурь позволяла ему каждый раз подниматься с поражающей силой психического здоровья. «Кто ты, пригнанный к нам ветрами Скифии...»
Навсегда осталась у него и привязанность к итальянской кухне. Пресловутое его обжорство симпатичнейшим образом сочеталось с кулинарными познаниями, которые находят должную оценку в такой стране, столь щепетильной в вопросах, связанных с желудком, как Франция. Забавная слабость эта требует особого внимания, столько кроется в ней неожиданностей и возможностей, от варварского пожирания апельсинов с кожурой до умения различать еле уловимые оттенки в готовящемся соусе. Он знает все выдающиеся кухни мира и лучшей считает итальянскую, но сразу же за нею ставит французскую, польскую, русскую и еврейскую. Не выносит английской с ее кровавыми бифштексами и мятными соусами, из-за этого у него нередко возникают забавные стычки с Андре Бийи, ревностным англоманом. Но к итальянской кухне у него неповторимое чувство: при особенно впечатляющих, интимных кулинарных оказиях он вспоминает итальянские сладости, в которых ему явно не отказывали в детстве, да наклонность к сладкому не оставила его и позже, знакомые часто видят его, как он возвращается в свою квартиру на Сен-Жермен, нагруженный лакомствами, за которые принимается еще по дороге, надрывая пакеты и кулечки. Но уже нет в этих пакетиках былых анисовых конфет, от которых оттопыривались когда-то карманы его школьной куртки, ни восхитительной лапши с мятой, розой, лимоном и ананасом, нет ни блинчиков с персиками, ни начиненных фиг, нет орехов в меду и благоухающего айвового желе. И он кротко вздыхает, оплакивает былое, хотя живет еще во Франции с безупречными кулинарными традициями, когда миндальные пирожные из Экса, монтелимарская нуга и нормандские пирожные с фруктами по сравнению с нынешними были просто на недосягаемой высоте.
Мадам Костровицкая проявляет истинно материнское внимание к этой стороне характера старшего сына. С того момента, когда она поселяется в Везине, старые помещичьи традиции, унаследованные ею по мужской линии, берут свое. Дорвавшись до своего хозяйства, она царит в нем, как царили ее энергичные бабки по отцу на украинских землях, кастрюлей и шумовкой завоевывая власть над домом, забивая великолепной провизией просторные кладовые, погреба и чердаки. Эксцентричный образ жизни ничуть не мешает ей совершенствоваться в домашних добродетелях. Правда, она курит, как старый драгун, пьет по-гусарски, все еще неравнодушна к туалетам и богатым нарядам, но это ничуть не мешает варить огромными тазами варенье, готовить батареи маринадов и систематически печь домашние торты. Так что, уезжая из Везине, Аполлинер обычно прихватывает с собой несколько банок с любимым вареньем.
«Не забудь вернуть банки!»
Напоминает мать в письме. Если же случается привезти с собой гостя, то и тот покидает дом, одаренный припасами «на дорогу». Этот обычай вызывает всеобщее удивление среди гостей Аполлинера, тем более что воскресная трапеза обычно затягивается до самого отъезда приглашенных. Только вот Аполлинер редко прихватывает с собой друзей. Он опасается, что те не понравятся матери, и в общем-то опасения эти не лишены оснований, поскольку мать неоднократно сокрушалась из-за его дурных знакомств, .дурного общества. Стоит представить себе у мадам Костроницкой хотя бы Альфреда Жарри! Да та выгнала бы его палкой за дурные манеры (о пей говорят, что она с палкой бегает за прислугой, которую все время меняет), вознегодовала бы на него за одно пренебрежение к гастрономическим обрядам, у нее с едою не шутят, еда— это вещь священная! Кроме того, приглашение друзей в Везине имело ту теневую сторону, что семейная легенда в какой-то мере подрывалась, столкнувшись с действительностью. К счастью, действительность эта была столь необычна и самобытна, что представляла собой настоящий остров чудес для ошеломленного гостя. Аполлинер рядом со своей грозной матерью умалялся и сникал, поспешно ретировался, она же, во всем величии хозяйки дома, опекала всех собравшихся, кормила, поила и развлекала беседой.
В одном из писем к Мадлен Пажес с фронта (ему уже тогда было за тридцать) он так опишет свое отношение к матери: «В общем-то я очень люблю маму и она меня, но славянские черты характера развиты в ней до такой степени, что она всегда будет ревновать к каждому, кого ее сын полюбит... Ты вынуждаешь меня наспех, что почти невежливо по отношению к маме, объяснить факты, которые трудно понять тому, кто не славянин, и которые повторяются во всех славянских семьях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95