надо было, пока не поздно, наставить талантливого испанца на путь истинный.
Теоретикам по призванию, например, таким, как Делоне, самый стиль высказываний Аполлинера — высказываний поэта об искусстве — пришелся не по вкусу. Наблюдая усиливавшийся раскол в лагере кубистов, где возникали различные течения, где выступали группами и в одиночку, Аполлинер пытался сплотить кубистов; он инстинктивно чувствовал, что единство облегчит принятие новаторского течения публикой, которая все больше терялась среди нагромождения манифестов и программ. Однако Делоне коробила склонность Аполлинера к изобретению различных терминов, вроде «кубизм физический», «кубизм инстинктивный»... не нравился Делоне и термин «орфический кубизм», или «орфизм», которым Аполлинер определял свою собственную позицию. Все это Делоне обзывал литературщиной. И все же «орфизм» вошел в историю искусства, к нему причислили и Купку, так сказать, по аналогии. А сам Аполлинер продолжал неустанно знакомить публику с новым искусством.
Купка был интересной фигурой. Аполлинер, который не чурался художников из группы Пюто, представлявшей наиболее доктринерскую часть даже среди завзятых кубистов, заглядывал нередко и в мастерскую Купки, обитавшего в Пюто. Однако в первой части «Эстетических размышлений» о чешском художнике не упоминается вовсе; что касается второй части этой работы, где предполагалось уделить место всем новаторам, не попавшим в первую, то она вообще не успела появиться в свет. С Купкой Аполлинер, вероятно, беседовал о Праге, единственной славянской столице, с которой ему довелось познакомиться во время своих юношеских скитаний по тогдашней Австро-Венгрии. Купка в Праге посещал Академию изящных искусств и, как бы развивая фантастический мотив новелл из сборника «Иересиарх и К0», зарабатывал себе на жизнь, выступая в роли медиума во время спиритических сеансов. Пристрастившись в студенческие годы к дешевой метафизике «вертящихся столиков», Купка впоследствии перешел к более серьезным попыткам «постижения абсолюта», а последний период его жизни характеризуется уже полным отходом от материальной действительности. Чтобы объяснить некоторые черты характера Купки, следует напомнить о исключительной добросовестности и трудолюбии художника, которые даже побудили его во время работы над иллюстрациями к «Песне песней» изучить древнееврейский язык.
Художники из Пюто сделали местом своих сборищ мастерскую Жака Виллона. Виллон любил выпить, любил горячие теоретические споры об искусстве, он ввел в обиход позаимствованный у теоретиков Возрождения термин «золотое сечение». В Пюто бывал Глез, пожалуй, один из самых скучных спорщиков в лагере кубизма, автор «Портрета Нейраля», о котором мы уже говорили выше; он вместе с Дюамелем и Вильдраком основал литературную группу «Кретейское аббатство»; проездом заглядывали туда Лафрене и Леже, наведывался в Пюто и Пикабиа, однако очень скоро ему приелись тамошние сборища. Всем им уделил место Аполлинер в своих «Размышлениях».
Период усиленной активности Аполлинера-критика совпал со взлетом его поэтического вдохновения. В первом же номере «Суаре де Пари» он печатает «Мост Мирабо», стихотворение, особенно восхитившее его поклонников, стихотворение, поражающее своей простотой и чувством глубокой грусти об уходящих мгновениях. Стихотворение это много раз перекладывалось на музыку, его без конца цитировали влюбленные, читали с эстрады актеры, пели в парижских кабачках наравне с песнями Верлена. Аполлинер стал одним из самых популярных любовных лириков. Сдержанная горечь этого стихотворения была навеяна все ухудшавшимися отношениями с Мари Лораисен. В стихотворении «О тебе вещает прорицатель», напечатанном в том же номере журнала, уже возникает ведущий мотив — ироническое осмысление своей любви к Мари:
Я тебя зачал и создал.
Создал тебя навсегда,
И ты будешь, когда не станет меня.
Но мотив этот здесь еще насквозь лиричен, в нем звучит надежда на то, что чувство вопреки всему сохранится.
Ты останешься любимой в моем сознании ..
Разлука с Мари требует от поэта более сурового самоосознания, требует прозы, беспощадной к ним обоим, прозрачно ясной прозы, несмотря на обилие подтекста, такой прозой и будет «Убийство поэта».
Благодаря попечениям друзей «Суаре де Пари» продержался целых два года. Рене Дализ, секретарь редакции, все еще надеялся, что журнал, выходивший раз в два месяца, станет когда-нибудь авторитетным и уважаемым органом, приобретет несколько сотен постоянных подписчиков; но пока что финансовые заботы все более и более угнетают издателей. Сам Рене Дализ, впрочем, никогда не расставался с пачкой номеров «Суаре», зажатых под мышкой — еще недавно он точно так же носил с собой номера «Эко де ля Шин», на страницах которого отдавал дань своим юношеским увлечениям морем, а на его левом плече неизменно висел зонтик. Аполлинер как зачарованный смотрел на этот зонтик и по-прежнему забывал на конторке у мэтра связку книг, как когда-то забыл рукопись своей юношеской повести. Зато Дализ никогда не расставался с зонтиком, быть может, это был все тот же бессменный зонтик. Даже на вечеринках, кончавшихся курением опиума, после которых он выходил грустный, разочарованный, с затуманенной головой, он никогда не забывал о своем зонтике.
Дализ жаловался, что с каждым месяцем ему все труднее собирать пять луидоров, необходимых для оплаты типографии; создатели журнала пытались привлечь к участию в нем новых сотрудников в расчете на их богатство, что обычно вызывало смех людей, заподозренных в кредитоспособности, а мнимые меценаты, посулив золотые горы, неожиданно исчезали с горизонта, Андре Бийи в расчете на помощь некоего финансиста взял на себя денежный риск и стал главным редактором-издателем журнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95