«Срам-то какой, хоть не с пшеницей застукали — и то ладно. Но все равно... Теперь
припомнят и Медуницу, и все... Как на людей взгляну? Что скажет Еленка? Не заступится — она такая. Верно Петрован сказал: Не тот жаден, у кого мало, а тот, кто хочет большего. Вот и я погнался за ломтем, да без каравая остался. Дурак! Безмозглый пень! Гнилой... Так тебе, пню безмозглому, и надо... так и надо...»
Вспомнились обрывки нескладной жизни. Как во сне увидел он отца с вожжами в руках. Тот хлестал его я приговаривал: «Запас мешка не дерет!» За что отец учил его, не помнится, но слова на всю жизнь въелись.
Потом он не раз повторял эти слова сам. В голодные годы прятал от людей хлеб, чтобы только не отдать его другим — «запас мешка не дерет!» Может, и зря цеплялся. Ведь не умер же. Прожил без тех девяти возов. Но какая злоба в те годы кипела на душе! Да и теперь еще жалко — свое упустил! Тогда казалось, что во всем виноват не кто иной, как Медуница — не будь его, все бы шло по-старому. И вот собранье, стукнувший о кадку ковш... Господи, зачем я это делал? Хотел с Ионой -остановить жизнь. А разве остановишь жизнь-то! Жизнь-то оказалась мудрее меня, она свое взяла. Ох-х, дурак,
Безголовый пень. Всю жизнь_жадничал. А для чего?
Так вот и умру жадюгой...дурак... Никита вцепился ру-ками в бороду, словно хотел выдрать ее, кряхтел, стонал...
Наутро он встал и, натянув полушубок, молча вышел на двор.
Сквозь сарай в щели проникали лучи только что взошедшего солнца, и золотистые пучки-ленты легли на землю.
Скособочив голову, Никита постоял у телеги, потрогал колесо, откатил в сторону чурбан...
«Дурак безмозглый!» — шептал он, тщетно надеясь найти успокоение.
Разыскав железные, о четыре рога, вилы, Никита с яростью всадил их до черенка в еще не оттаявшую кучу навоза и, поднатужась, хотел было поднять и отнести на огород, как вдруг охнул, схватился за бок и сунулся лицом вниз.
Через полчаса Анисья пошла доить корову и, увидев лежавшего старика, дотронулась до плеча, отшатнулась — Никита был мертв.
Когда это началось, Пчелинцев не знал, но чувствовал, что это становится все сильнее и сильнее.
Впервые он увидел Елену Русанову в день приезда в Огоньково. В тот же день между ними вышла маленькая размолвка: он усомнился в возможности строительства станции, а Елена пристыдила его. Да, это случилось в первый же день, и тогда же его поразила страстная убежденность, решительность этой молодой и на вид такой тихой, даже застенчивой женщины.
А спустя месяц, на берегу Шолги появились первые ряжевые клетки. Ночная смена... веселые смеющиеся девушки и среди них Елена, ловко кидающая землю на транспортер. Вот она запевает песню возле костра, на ней вязаная кофточка, красиво облегающая ее фигуру, голубые глаза мечтательно смотрят вдаль...
Такой Елена чаше всего представлялась Пчелинцеву. Но когда возникло то, новое отношение к ней, та странная робость и радость, которые испытывает он теперь?
Конечно, все можно было бы объяснить просто: он часто встречался с ней, живет в ее доме, видит ее на работе. Не раз в трудные минуты она помогала и ему. Он видел ее и в распутицу, и в мороз, и в метель, разгребающую снег в котловане, скалывающую лед, видел и на партийном собрании, произносящую горячую речь, и на строительной площадке. Он помнит и ледоход, когда Елена едва не погибла.
Все это так. Но разве только этим дорога ему Елена?
Когда она, уходя со стройки, поднималась в гору по желтому сыпучему песку, Пчелинцев втайне от других смотрел ей вслед, потом, как мальчишка, торопился сам в гору и, стараясь не выпустить из виду, провожал ее глазами, подмечая все: и как она поворачивала голову с заплетенными волосами, и как размахивала рукой, и как шагала... Боже мой, как все это для него дорого! Он ловил каждое ее движение, ему нравилась каждая складка ее платья, каждая улыбка... И возвращаясь обратно, он угадывал на песке среди множества следов ее следы — маленькие с вдавленным каблучком, он знал — это ее следы; и все, положительно все, что касалось этой милой женщины, для него сейчас имело значение и было
несравнимо дорого. Кажется, к нему вернулась молодость!
Но есть у него надежда? Ведь Елена замужем. Муж погиб, но она не хочет верить этому и, может быть, по-прежнему еще ждет его... Наконец, она молода, много моложе его, Пчелинцева. Так о чем же он думает, на что надеется? И он старался занять свои мысли чем-нибудь другим, брался за. работу, просиживал до поздней ночи за чертежами и расчетами, старался утомить себя, а затем уснуть. Но все-таки мысль о Елене все чаще овладевала им, и он с беспокойством спрашивал себя: чем это может кончиться?
Время шло. Пчелинцев уже год жил здесь, — строительство станции завершалось, и сама жизнь скоро ответит на мучивший его вопрос: в тот день, когда гидростанция даст ток, ему нечего будет здесь делать, он должен будет уехать. Такова судьба строителя: он сделал свое дело, и уже не нужен. Всегда Пчелинцеву бывало тяжело расставаться со своим детищем, которому он отдавал столько сил и времени, всегда работа сближала его с людьми, он привыкал к ним и к месту работы и с сожалением покидал их. На этот раз ему будет еще тяжелее расставаться. Он уже не обманывал себя, он знал, что любит Елену.
Сегодня Пчелинцев, как обычно, весь день провел на строительной площадке. Потом его сменил Фирсов, заступивший в ночную смену, а он отправился домой. Елены, — он знал, — дома нет. Он тщательно побрился, умылся, переоделся" и, посвежевший и помолодевший, вышел прогуляться. Разве не имеет он права хоть раз погулять, не думая о бетоне, о смете и прочем, — быть просто человеком, как все?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110