Он хотя внутренне и волновался, но старался говорить спокойно, со знанием дела, не раз хвалил огоньковцев, то и дело подмигивая Петру, будто говоря этим: «Вот вы у
меня в каком почете». Но иногда он хмурился и молча жевал губами.
— Суслонов из Огонькова? — услышал Петр вопрос Рудостойки. — Здесь, здесь. Как же... Мы с ним беседуем... Просит взять шефство в посевную. Я не отказываюсь. Помощь им нужна. Так вы желаете поговорить, Виктор Ильич? Пожалуйста, — и Рудостойка, довольный разговором, протянул Петру трубку.
Поздоровавшись и выслушав какое-то поручение, Петр ответил:
— Это сделаем, Виктор Ильич. Девять подвод с удобрениями уже отправили и еще хотим взять. Азотные... Очень подходят для наших почв. Хорошо. Спасибо за совет. Куда? С делегацией? С какой делегацией? — Петр удивленно поднял брови и взглянул на Рудостойку. — В Донбасс? А как же домашние дела? Колхоз выдвигает? Ну, как они могли так... Вы уж, Виктор Ильич, кого-нибудь другого... Неужели нельзя?
Но Ермаков настаивал, и Петр, слушая его, вдруг вспомнил о Горловке. Сердце учащенно забилось, от волнения дрожали руки.
Предложение ехать с делегацией туда, где он воевал, ехать и везти шахтерам свой скромный подарок — эшелон леса—заслонило сейчас все остальное.
Повесив трубку, он долго стоял у телефона в каком-то раздумье. Снова вспомнил письмо донбассовцев. Они писали: «Больше леса, дорогие товарищи северяне!» И теперь его посылают в этот славный героический Донбасс.
— Счастье-то какое вам, Петр Никитич, выпало, а?— говорил удивленный и обрадованный Рудостойка. — Наш подарок... Ведь наш общий подарок повезете!..
Весной 1944 года Гитлер отдал приказ о новом летнем наступлении, и снова поставил задачу уничтожить всех партизан. Для борьбы с партизанами немецкое командование было вынуждено временно оттянуть войска из-под Витебска. В мае против партизан бросили танки, авиацию. То там, то тут, как свечки, горели деревни, рвались бомбы, тяжелые танки месили весеннюю землю. Партиза-
ны были вынуждены отступить. Хорошо вооруженный противник следовал по пятам, стараясь не отрываться от партизан, и все больше и больше теснил их к болоту, залитому вешними водами. Это было уже скорее не болото, а озеро с трясучими вязкими островками, поросшими мелкими деревцами и кустарником. Истекая кровью от неравных ожесточенных схваток, партизаны перебирались с островка на островок, стараясь выйти на противоположную сторону болота. Но там разлилась река, и переправиться через нее сейчас было невозможно.
Немцы пробовали прочесывать островки пулеметным огнем и заставить сдаться партизан, но те сами «огрызались» и не думали сдаваться. Тогда немцы обложили болото со всех сторон сколоченными бревнами и, укрепившись' на них, решили взять партизан измором. С самолетов полетели тонны бумаги — в листовках немцы призывали партизан к «благоразумию», я тому, кто сдастся, обещали «сохранить жизнь и дать работу по специальности». Но самолет, сбрасывающий листовки, тут же был подбит партизанами, загорелся и рухнул в болото. Вскоре налетели бомбардировщики; бомбы, как «рюхи», влезали в жидкую, разведенную водой землю, взрывались, поднимая столбы грязи.
Шли дни, продукты уже кончались, боеприпасов было мало. Нач-ались бои под Витебском, Бобруйском, Могилевом...
«Надо пробиваться!» — решил Славчук и, собрав партизан, рассказал об обстановке: задача трудная, но иного выхода нет. Желающих идти на прорыв оказалось много, но не хватало боеприпасов. Отобрали сто автоматчиков. В числе их были Яков, Колька Бадунь, Заовражный...
Накануне прорыва, вечером, Заовражный и Яков развели костер. Рита собрала свои последние продовольственные запасы и готовила ужин. Вообще-то продовольствия уже не было — люди питались,'кто чем мог: ловили раков, собирали коренья болотных трав, срывали барашки с ивняка; дело дошло до того, что снимали с себя кожаные ремни и разваривали их В горячей воде... У Риты на этот раз сохранился кусок лошадиной шкуры, и она напоследок решила угостить своих друзей. У каждого уже стоял наготове котелок с водой, и Рита, разрезая шкуру на мелкие части, отпускала в каждый по кусочку со спичечный коробок. Вскоре над огнем повисло пять котел-
ков; партизаны в предвкушении ужина расселись вокруг костра и старались не думать о еде: когда не думаешь, тогда меньше хочется есть. Яков откуда-то принес полусгнившее, но уже высохшее дерево и, положив его в костер, тоже подсел и задумался. Вот так же когда-то уезжали в ночное и сторожили коней на пожнях. Разведешь, бывало, костер, напечешь свежей, рассыпчатой, с искорками, картошки, с подгоревшей хрустящей кожуркой... Вспомнилась чудесная песенка, когда-то звучавшая, как своеобразный гимн «картошке», и Яков тихонько, чуть-чуть слышно, затянул:
...Здравствуй, милая картошка, тошка-тошка.. Пионеров идеал, ал, ал...
И вдруг эту песню подхватили, сначала звонкоголосая Рита, потом Колька Бадунь, голос его — густой, бархатистый, как-то по-особенному торжественно дополнял хор, и на некоторое время показалось, что они не в окружении, а снова у пионерского костра. Только один Заов-ражный, привалившись к дереву, хмурился и не пел. Казалось, он был чем-то недоволен, но никто на это не обращал внимания. Когда закончили петь, Яков взглянул на Заовражного.
— Хорошая песенка, не правда ли, Юрий?
— Не знаю...
—Пионером был?
— Был.
— Был и не знаешь этой песни? А «Варшавянку?» тоже не знаешь? Плохо, брат, плохо.
Похлебку съели быстро, но зато разваренные пухлые куска кожи долго жевали, словно стараясь продлить этот необычный ужин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110