в колхозном амбаре разыгрывалась драма.
Приехавшие из Заборья колхозники привязали лоша дей к изгороди, а сами ушли обогреться к куме Марфи-де. Только краснощекая заборская кладовгцйца, весело посмеиваясь, помогала Федору Вёшкину насыпать зерно в мешки для сортирования.
Пробегавшая мимо кума Марфида заглянула в амбар, взмахнув руками, повернула к колодцу' и окликнула жену Вешкина.
— Сейчас иду, милушка, думаю6 кто это в амбаре воркует? Заглянула, а там гагар да гагарочка.
— Уж не мой ли мужик? - То и говорю — примечай бабонька. Аграфена мигом очутилась у амбара.
— Вон как, в ббнимочку! Спасибо,- со злобой закричала она, проворно захлопнув дверь , заперла амбар на замок и швырнула ключи вснёг. А потом, подхватив пустые ведра, бросилась по! деревне:
— Бабоньки, слыхали: хлебушко-то увозят! Без семян оставляют!
Вскоре вся деревня знала о случившемся. Матвею Кулькову дали срочное поручение — открыть амбар. Он долго разглядывал замок, примеривался, позванивая связкой ключей. Но к большому подковообразному старинному замку ни один ключ не подходил.
— Матвей Лукич, дорогой, как-нибудь, — слезливо просил из закрытого амбара бригадир. — Может, пробой вытащить, али как? Ради бога, ну?
— Не могу. Мне наряда не было пробой тащить. Еже-ли подберу ключи, другое дело, ослобожу, — невозмутимо Отвечал кузнец и шел в кузницу обтачивать ключ. Спустя полчаса он вернулся.
— Ну, как, Матвей Лукич? — опять послышался охрипший голос Вешкйна.
Матвей кряхтел, бормотал себе под нос:
— Э, бородку-то напильником лишка смахнул. Провертывается, еловая башка! — И, не слушая просьб злополучных узников, снова ушел в кузницу.
Между тем события приняли бурный характер. Бабы, встревоженные не столько происшествием с Вешкиным и заборскои кладовщицей, сколько тем, что от них увозят семена, толпой двинулись в контору. И теперь колхозная контора походила на растревоженный улей. Перебивая друг друга, бабы кричали:
— Лето за рыжиками бегали, а к нам за семенами подкатились, голубчики!
— Пусть рыжики и сеют!
— Да еще и мужика мово заграбастала...
— А ей, Аграфенушка, что? — подливала в огонь масла кума Марфида. — Сидит там да похохатывает. Сама знаешь, какие ныне бабы! Мужиков-то маловато, вот и твой пошел в дело.
Бабы захохотали.
Узнав, что кладовщица Дашка попала в ловушку, Залесов возмутился. Он побежал было к Русановой, но Елена была на стройке, покрутился около амбара и, вернувшись в контору, набросился на баб.
— Это что же вы делаете? Мою лучшую-то кладовщицу — и в амбаре заперли! Вроде как гаубвахту устроили? Я за этакие шуточки, знаешь, куда вас потяну?...
Залесов, раскаляясь все больше и больше, снова выхватил из кармана лысаковскую бумагу и, размахивая ею, старался перекричать наседавших на него баб. Одна из них было схватила его за желтое кашне, но Залесов оттолкнул ее и та, вскрикнув, повалилась. Петр Суслонов, молча наблюдавший за происходящим, встал и взял Залесова за руку:
— Брось, Гаврила, махаться. Мы не из пугливых. Залесов, поправляя на шее кашне, сменил тон.
— Ты, Петр Никитич, фронтовик, пойми меня — весна на носу...
— Вот я тебе и отвечаю по-фронтовому — не трогай товарищей женщин! А то мы сами тронем! Понятно? А о семенах сказано. Повторяю: приезжай на собрание. Попроси включить в повестку дня. Обсудим. Таков поря-
док у нас. Уж извини...
В это время в контору ввалился Матвей Кульков и молча, сердито, бросил на стол ключи. Следом за ним
бочком вошел смущенный Федор Вешкин и сел на задней лавке. А кладовщица Дашка, увидев столько народу, остановилась у порога, хихикнула и повернула назад. Бабы переглянулись, покачали головами. Кто-то пошутил:
— Ну, теперь наверняка обгулялась. А ты, Гаврила, хряком задаешься, мы вон самого бригадира не пожалели.
Все засмеялись. Только Аграфене было не до смеха. Когда стали расходиться, Федор Вешкин подошел к жене и виновато спросил:
— Домой, что ли, Груня? Щец бы, а то ведь я с утра не евши.
Жена сурово взглянула на провинившегося мужа и, показав ему кулак, вышла из конторы.
Первая оттепель — предвестница весны — наступила еще в середине марта. За несколько дней снега посерели, опали. Люди радовались, ожидая, когда выглянет будто заспанная, покрытая паутиной земля, пригреет солнышко и она пробудится, выбросит первую зеленую травку.
С особенным нетерпением и тревогой ждала весны Елена.
Ранняя зима не дала озимым окрепнуть, раскустить-ся—снег выпал на талую землю, и огоньковцы боялись, что на низинах озимь подопреет. На увалах же снег сдуло ветрами, и земля до половины января лежала голая. Елена не раз вместе с Арсентием Кирилловичем ходила в поле, советовалась с агрономом, потом вырубила на разных участках куски земли с озимью и принесла их в контору.
Пять дней стояли ящики в полутемной комнате. Почва оттаяла, и растения начали оживать. А когда ящики перенесли в теплую, светлую комнату, ярко-зеленая щетинка пошла в рост. Но Елену не покидала тревога: так ли оживут озимые в поле, как здесь, в ящиках? И чем ближе была весна, тем сильнее росло беспокойство.
В колхозе уже заканчивали последние приготовления к посевной. Матвей Кульков отремонтировал плуги.
Сделали бороны специально для бычков. Арсентий Кириллович рассказывал кладовщикам, как обогревать семена на солнце. Женщины по утреннему насту вывозили в поле навоз.
Арсентий Кириллович примечал: весна будет ранней, и ночью не раз прислушивался, не постучится ли в окно дождик. Не один он, все в Огонькове понимали, что первая военная весна будет нелегкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110