Читая их, она словно слышала его веселый, ласковый голос: «Опиши, Леночка, все, как есть. Кто работает бригадиром и строите ли электростанцию. Обо мне не беспокойся. Хотя приходится нам потесниться, но это ненадолго...»
«Это ненадолго», — шептала она в немой тоске. — Как понять-то: «Это ненадолго», а наши все отступают и отступают...»
И, желая успокоить себя, Елена шла к Фаине, и они вместе перечитывали письма Петра, словно стараясь узнать из них что-нибудь новое... А вечером, когда затихало в доме, Елена садилась к столу и снова писала Якову письмо, умоляла его прислать хоть коротенькую весточку.
Ждали письма и домашние, но каждый ждал по-своему. Сам Русанов молча, вопросительным взглядом встречал на дороге письмоносца и, видя, что писем нет. сумрачный уходил в другие бригады на целый день. Кузьмовна каждое утро забегала к письмоносцу на дом и наказывала ему: «Ты получше, Гришенька, посмотри на почте-то. Не завалялось ли где. Девчонки ведь там работают. Им что...» Вернувшись домой и оставшись наедине с собой, она доставала фотографию Якова и плакала. А вечером уговаривала сноху:
— Ты не беспокойся, придет весточка. В заваруху такую им ведь не до писем. Ишь ведь танков-то вражьих сколько. Постреляй-ко их... Обожди, может, завтра и придет.
И вот подошли октябрьские праздники. Сколько приятных воспоминаний связано у каждого с этими днями! Кому не знакомы густой . запах пихтовых гирлянд, украшающих школу, торжественное вручение-премий, алые флаги, знамена, веселые песни, пляски...
Как-то в детстве в этот праздник Елена вышла на школьную сцену. Стихотворение, которое она читала, было коротенькое, всего четыре строчки, и она повторила его дважды. Может, поэтому ей аплодировали больше, чем другим. Девочка было расстроилась, но учительница успокоила: на первый раз получилось совсем не плохо, и огорчаться не стоит. На другой год Елена уже играла в спектакле «учительницу», как ей казалось, очень похожую на свою — Лидию Антоновну. Через несколько лет в праздничный день, вместе с подругами, она получила комсомольский билет. Каждый октябрьский праздник в ее жизни был отмечен радостью.
Ныне Елену праздник застал на стройке. Приближалась зима, и сейчас в котловане работали круглые сутки. Накануне праздника Елена с девушками пошла в ночную смену. Лил холодный дождь, сырая земля налипала на ноги, но десятки людей, вытянувшись цепочкой поперек котлована, беспрестанно кидали на транспортер тяжелые куски глины. Здесь был и Пчелин-цев. Высокий, в своем скоробившемся дождевике с капюшоном, он давал указания. Часам к шести он собрал всех на берег на митинг. Под дощатым навесом, где летом была столовая, светло, как днем — электрик для праздника, должно быть, не пожалел лампочек. Над головой протянулось длинное кумачовое полотнище, — свежие буквы, написанные мелом, еще не подсохли. Откуда-то притащили стол, накрыли красной салфеткой и поставили традиционный графин с водой. Какой-то мужичок, недолго думая, подскочил к столу и, налив в стакан воды, залпом выпил и с удовольствием крякнул. В другой бы раз засмеялись, бросили шутку, но сейчас все промолчали, тревожно поглядывая в черный раструб репродуктора, прикрепленного к столбу. Последние сводки Совинформбюро не радовали: немцы — на подступах к столице.
Елена прочитала слова, призывающие напрячь все силы на фронте и в тылу против иноземных захватчиков, подумала: «Никогда такого праздника не было. Как он не похож на те радостные праздники», — но она чувствовала, что этот праздник ныне должен быть именно та-
ким. — «Как-то встречает его Яша?» — и снова тревога охватила ее.
— Скоро ли Москва-то заговорит? — нетерпеливо спросила одна из женщин, и словно в ответ из репродуктора потек многоголосый шум, потом постепенно утих, и послышался не громкий, но четкий, с знакомым южным акцентом, голос.
— Сталин! Сталин говорит, — негромко воскликнула Елена и шагнула ближе к репродуктору.
Все умолкли, стараясь не проронить ни одного слова. Пчелинцев, стоя у стола, то и дело приподнимал руку, словно стараясь остановить малейший шорох, вздохи людей, булькавшую с крыши в кадку воду. Речь Сталина несколько раз прерывалась аплодисментами, а когда были сказаны слова: «Наше дело правое — победа будет за нами», — колхозники тоже захлопали в ладоши, их аплодисменты слились с аплодисментами москвичей, доносящимися из репродуктора.
Пчелинцев оперся о край стола, оглядел сдвинувшихся людей, словно не желающих расходиться, и сказал:
— Разрешите на этом торжественное заседание считать закрытым. За работу, товарищи.
Елена запела «Интернационал», его подхватили Другие, и партийный гимн захватил всех, даже тот, кто не знал слов, старался подпевать в тон другим...
Река вздулась, почернела, яростно бросала на отмель белые стружки пены.
— Катька, милая, хочется сегодня сделать что-то особенное, а что, и сама не знаю, — шепнула Елена и вместе с девушками сбежала по трапу в котлован. Подбежав к транспортеру, она сбросила с себя ватник, схватила лопату.
— А ну, девушки, подналяжем!
Широкая лента транспортера медленно двигалась, унося с собой землю на правый пологий берег.
В полночь дождь перестал, и Пчелинцев, подбросив в костер дров, наклонился и протянул над огнем озябшие руки.
Он устал, но был доволен: работа спорилась. Потом выпрямился и, найдя глазами Елену, позвал:
— Давайте отдохнем, девушки. А ну-ка, Елена Ни китична, песню. .
Елена подошла, поправила наброшенный на плечи; ватник, и начала:
Дан приказ: ему на запад, Ей в другую сторону...
Девушки подхватили:
Уходили комсомольцы На гражданскую войну .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110