"Так и так, Ленин, надул ты меня. Взял себе
всю черную кость, а мне отдал не добытчиков, а прожитчиков. Генералы
мои, офицеры-благородия, как кони стоялые без солдатов нашинских. Только
пьют, едят да жир нагуливают. Господины-помещики все припасы свои уж по-
канчивают, одежу из сундуков донашивают, без опаски изорвали всю, поза-
мазали. Проторговались купцы мои, без мужиков некому им товар свой лежа-
лый сбывать. Заводчики мои все машины посбивали, перепортили. Как нету
сноровки у них, по-книжному и знают, а к винту не подладят. А чужеземный
чернокостный народ на службу к нам не наймается, под твою руку прет, на
твое слово тайное. И как дошло нам дело, что хоть ложись да помирай, то
идут на тебя войной генералы мои, офицеры-благородия, чтоб отбить нам
назад к себе всю черную кость". И с того теперь война пошла промеж белой
костью да черною. Только долго белой не выстоять, как привыкли генералы,
офицеры-благородие команду на солдата кричать, войски туды-сюды передви-
гывать, а сами в войне отбиваться непривычные, как есть в их жила тон-
кая. И недолго им на белом свете выстоять"...
Погасла лампа. Храпели мужики. Бормотала спросонок баба. А худощавая
стареющая хуторянка, сидя на тулупе своем, на полу, истово, напевно, как
молитву, выговаривала смешные и трогательные слова своей сказки. У ней
были добавления и отступления, которых я не помню. Не помню точных слов,
но характер слов, содержание, ритм речи ее я помню. Как сейчас слышу.
Оттого смело воспроизвожу. Это - первая мужицкая легенда о человеке с
именем Ленин в бедном легендами уезде, где сгасала яркость многих имен.
И для меня она - убедительное свидетельство: дана была Ленину вера тугой
мужицкой души. Только о том мужик рассказывает сказы, что вошло в его
сердце и память в живых образах, чему он поверил. Оттого в печальный час
я не боюсь смешных слов простой его сказки. Этими сказками входил Ленин
в душу к мужику. И я жалею, что не могу сейчас восстановить еще один
рассказ, башкирина-подводчика. Надо тщательно вспомнить сочетанья его
слов, детали содержания и ритм рассказа. А этого сейчас мне не сделать.
Он говорил о красном тюре (начальник, господин) Ленине, который башкир
от русской жестокости и хитрости защищал. Разноплеменный состав населе-
ния часто служил причиной долгих распрей, иногда и кровопролитных схва-
ток в уезде. Равно невежественные были, равно и жестоки. Долгая их тяжба
еще не кончена. Окончится только тогда, когда придет знание, а с ним
уважение к разноверцу и разнокровцу. В этом уезде и посейчас для
большинства русских крестьян киргизин, башкирин - низшее поганое сущест-
во. Они выпьют из одной чашки с заразным, но после здорового башкирина
отодвинут брезгливо посуду. А в Ленина верили и те и другие. Я во вступ-
лении подробно выписала уезд. Для того, чтобы стало понятно: какая
яростная, какая жестокая была там схватка из-за утвержденья Октября. Не-
которые села и поселки по пять, по семь раз переходили от белых к крас-
ным. Многие хутора сметены с лица земли. Выжжены, обеднели станицы, за-
топтаны, незасеяны богатые земли старообрядцев. Умирает полуразрушенный
уездный город. Этим летом я была в нем и в селах уезда. В городе площади
и редкие тротуары поросли травой. Разрушено не меньше трети домов. Раз-
биты школы. У города нет средств ремонтировать их. В нем не ожила тор-
говля. Торгует случайным товаром одна кооперативная лавка. От многих
башкирских зимовок одно пепелище. Грозная ступня войны четко отпечата-
лась на том уезде. Нищенствуют учителя. В селах мужики позакрывали шко-
лы. Кроме войны притоптал уезд еще голод. Такой же, как в Поволжьи, и в
тот же год. Вот в этом уезде, где столкнулось столько групп и мировозз-
рений, деревянный глухой мещанский город выдержал двухмесячную казачью
осаду. При сдаче города, поддержка населения помогла красноармейцам про-
биться на соединение с главными силами армии. Этот невероятный уезд,
приявший всю страсть Октября, сохранил нерушимой веру в Ленина. Легенда-
ми она прочно утвердилась в нем, и тяжкие испытания не задушили ее. О
Ленине расспрашивали, как о своем кровном родственнике. И подробно, буд-
то каждому, побывавшему в Москве, легко знать ежедневную Ленина жизнь.
- Ну, как он там? Где живет?
- А как он нащет хлебного займу?
- Как Ленин теперь? Слышно, выздоравливает. Пищу ему всякую разреша-
ется или нет? Что он говорит? Нащет деревни что высказывает?
- А семейство его вы видали?
- Вот надо бы Ленину до сведения довести. Этот правильно рассудит.
И простое любопытство могло продиктовать эти вопросы. Простая хит-
рость научить. Но я годы жила в деревне. Знаю мужицкие расспросы себе на
уме. Знаю рабью мужичью льстивость. И знаю тон, в котором правдив иск-
ренний "родственный" интерес. Этот тон у мужика часто не услышишь. Туго
запертая душа - его защитная броня. И он редко впускает в нее большую
веру. Редко отмыкает душу. Для Ленина отомкнул. Даже в ненависти богатых
крестьян был фанатизм веры в неуступчивость Ленина, в его хозяйственную
стяжательность для бедноты. Кряжистая стойкость и хозяйственная сметка в
крестьянском ощущении - величайшие добродетели. Мужик награждает ими
только того, в кого верит. Один богатый мужик, ругательски ругая комму-
нистов и местную власть, неожиданно наивно заключил:

Н. Мещеряков.
ЛЕНИН И КООПЕРАЦИЯ*1.
Среди старых дореволюционных кооператоров было чрезвычайно широко
распространено мнение, что кооперация представляет какую-то совершенно
самостоятельную форму общественного движения, совершенно независимую от
других его форм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139