– Он произнес это мягко своим писклявым голосом.
Айтел хотел было соврать. А вместо этого сказал:
– Очень плохо.
– Я так и представлял себе, – сказал Муншин. – Чарли, ты привык работать с людьми. Если хочешь, расскажи мне, может, я сумею внести свой вклад.
– Или украсть у меня сюжет.
Колли улыбнулся:
– Боюсь, я не мог бы его украсть, даже если бы захотел.
Айтел не понимал, почему его так тянуло все рассказать. Колли никак не мог понравиться его сюжет, и однако же разговор с ним мог принести свои плоды. Возможно, реакция Муншина натолкнет его на новые идеи. В общем, Айтел действительно не понимал, зачем ему это нужно. «Ты пытаешься убить всю затею», – сказал он себе.
Много лет тому назад он обнаружил у себя талант рассказчика и сейчас изложил свой замысел хорошо, собственно, слишком хорошо; рассказывая, он даже почувствовал, что, если бы сюжет был ему настолько важен, как он считал, он не смог бы так легко его пересказать. В ходе изложения сюжет как бы оживал, он становился лучше написанного, а Колли был прекрасным слушателем. Муншин славился своим умением слушать сценарий в изложении: он тяжело выдыхал воздух, он пришелкивал языком, он кивал, он сочувственно улыбался – он всегда создавал впечатление, что никогда еще не слышал ничего лучше. Айтел по опыту знал, сколь мало все это значит.
Когда он закончил рассказ, Муншин откинулся в кресле и высморкался.
– Это могуче, – сказал он.
– Тебе в самом деле понравилось?
– Необычайно.
Все это имело мало значения. Позже Колли устроит разнос.
– Я считаю, – продолжал он, – из этого можно сделать величайшую картину, какая выходила за последние десять лет.
– Но не на основе того сценария, что я написал.
– Для этого нужен не сценарий. Нужна поэма. – Муншин пощупал свой живот. – Это его единственная слабая сторона. – Он вздохнул. – Не могу сказать, что я в этом уверен, Чарли. Если кто и может меня удивить, так это ты. Но можешь ли ты снять поэму?
Айтел не знал, доволен он или разочарован.
– Колли, почему ты не скажешь, что на самом деле думаешь?
Муншину потребовалось десять минут, чтобы дойти до цели.
– Я тебе скажу, – наконец произнес он, – мне сюжет нравится. Мне нравятся нетрадиционные вещи. Но никому другому не понравится, потому что они это не поймут.
– Я не согласен. Это поразительно, но мне кажется, многим людям фильм понравится.
– Чарли, да тебе самому непонятен этот сюжет. Ты режиссер, а думаешь не по законам кино. Ты человек кинокритики, а здесь мистика. Я знаю, почему у тебя так трудно шло дело. Ты пытался написать сценарий в нарушение всех законов кинопроизводства.
– Правильно. Ты же знаешь, что я думаю о кинопроизводстве.
Муншин положил руку Айтелу на плечо.
– Мне нравится сюжет, – сказал он, – и я знаю, в чем его недостаток. По крайней мере мне кажется, что знаю.
– В чем?
– Он не приковывает внимания. – Это был смертный приговор. – Чарли, сюжет слишком унылый. Это дешевка. Твой герой – зануда. Он зарабатывает тысячи долларов в неделю на ТВ и вдруг решает все бросить. Ради чего? Чтобы отправиться помогать людям? Покончить со страданиями? Да твою картину засмеют. Ты думаешь, зрители готовы платить деньги за то, чтобы им сказали, что герой картины лучше их?
Айтел не стал с ним спорить. С каждым словом Колли все глубже закапывал его надежды. Он вдруг понял, что шедевра не получится. Наверное, потому он и стал рассказывать это Муншину, стремясь убедиться, что ничего не выйдет: по всей вероятности, он это знал все время, но нужно было, чтобы кто-то ему об этом сказал. Возможно, теперь он перестанет зря тратить силы. Чувство облегчения охватило Айтела, – знакомое чувство облегчения: он избавился от бремени.
– Знаешь, – сказал Муншин, – я вижу способ сделать так, чтобы эта вещь имела успех. Нужна ручка, чтоб ее раскрутить, только и всего. – Одна из толстых рук Колли взмыла в воздух. – Дай мне немножко об этом подумать. – Но Колли любил думать вслух. – Айтел, я нашел, – сказал он. – Решение просто. Для этой картины нужен пролог. Пусть твой герой появится в качестве священника.
– Священника?
– Ты не заставил свою головку работать. Священник снимает тебя с крючка. Меня удивляет, что ты сам об этом не подумал. – И Колли быстро заговорил: развитие сюжета раздражало его мозг продюсера, дергало его, как пальцы кукольника. В начале герой Айтела должен учиться на священника. Он должен быть полноценной личностью, заявил Муншин; у него есть все: обаяние, ум, умение держаться – все, кроме главного; малый слишком самоуверен, – сказал Муншин. – Я вижу жуткую сцену, когда директор, или главный монах, или как их там зовут в школе для подготовки священников, этакий мудрый старомодный ирландец вызывает Фредди, – у Муншина была привычка, рассказывая сюжет, называть героя Фредди, – и говорит малому, что так не пойдет, он считает, что Фредди не годится для священника, пока что не годится. В образовательном плане, говорит он, парень вполне готов. У него самые высокие оценки по истории Церкви, по святой воде, по распоряжению вином, у него «пять» с плюсом по психологии вероисповедания, но по духу своему он не священник. «Иди в мир, сын мой, и научись смирению», – говорит старик священник. Теперь ты видишь такой фильм?
Айтел видел. Слушать дальше не было нужды.
– Теперь встанем на место Фредди, – сказал Муншин с удовлетворением человека, переваривающего хороший обед. – Если тебе нужно оправдать поведение Фредди, можешь изобразить старика священника этаким отцом. Малый воспринимает его совет как изгнание из священнической среды. Он озлобляется. Считает, что его невзлюбили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136