Ложись снова в постель.
– Мне не хватало тебя вечером, – сказала Илена. – Но завтра мы славно проведем время.
– Завтра, – повторил он. – Мне тебя тоже не хватало. – Сидел и смотрел на телефон. Почему-то он не мог избавиться от мысли, что у нее в комнате был мужчина.
К своему удивлению, Айтел обнаружил, что ревнует – ревнует Илену. Он столько лет не испытывал ревности, что это чувство показалось ему интересным, – да, собственно, любое чувство интересно. Тем не менее его словно подвергли пыткам. Мороз продрал его по коже при мысли, что Илена стонет от удовольствия, которое доставляет ей другой.
На протяжении ночи Айтел вел один из тех героических боев, когда утром не остается ни одного трупа: десяток раз он протягивал руку к телефону и отдергивал ее. Побуждаемый ревностью, этим радикальным орудием чувств, Айтел прокручивал до конца все истории, которые она, хихикая, рассказывала, так что достаточно ему было вспомнить мужчину, о котором она говорила, и брошенную ею фразу: «Ну и пьяная же я была», чтобы представить себе воображаемым глазом, увеличенным резцом ревности, как она отдавалась, играя, – а он знал, что это так, – как мычала, вскрикивала, мурлыкала, – эти картины оргазма возбуждали и его. А тот мужчина, с которым она была, – можно не сомневаться, он не знал, что она играла и сама занималась изысканием, – будет потом похваляться, рассказывая, что она говорила и что вытворяла. Это было уж слишком для Айтела. Если в прошлом он выслушивал признания своих любовниц и смотрел на это как на закрытую репетицию комедии и забавный спектакль, как на мышиную возню под камнем, то сейчас он мог бы убить каждого из мужчин, которых знала Илена. Они не ценили ее, и в этом было их преступление. Они ценили ее не больше, чем она ценила себя. Подобно всем ревнивым любовникам Айтел считал, что Илена позорно плохо заботится о его собственности. Она была лишь тем, кем он мог ее сделать, и если он ревновал ее к прошлому, это объяснялось тем, что ее прошлое поведение могло быть понятно лишь в свете того, как она вела себя сейчас. Слова, которые она, возможно, шептала другому мужчине, лишались того пыла, с каким она шептала их ему. И с чувством, будто в грудь ему вонзался ледоруб, Айтел слышал собственные слова о ней: «Когда Колли нет поблизости, его кошечка отправляется пошалить. Пара актеров, работавших у меня, проводили с ней время. Они говорили, что ей нет равных в постели». Он готов был придушить ее за то, что она не дождалась его, – почему она не знала, что ей не надо притворяться, так как явится он и будет с ней. Заглох разум, говоривший, что тебе пришлось вскочить на поезд «американских горок», иначе ты ничего бы не почувствовал. Айтел считал преступлением то, что Илена хотя бы миг испытывала наслаждение с другим мужчиной.
Следующие несколько дней были невыносимы. Он только и делал, что ждал, когда приедет Илена, и когда она приезжала, накидывался на нее с такой поспешностью, какую считал навсегда утраченной. Когда ее не было, он пил, сидел в «Яхт-клубе», садился в машину и ехал – проезжал мимо ее отеля, кружил по городу, чтобы снова проехать мимо ее отеля. Навестив его впервые после приема, я обнаружил человека, полного энергии. За час он рассказал одну за другой несколько историй, отыгрывая персонажей и создавая их образ всего лишь с помощью жестов. Я все откладывал встречу с ним из-за того, чтобы не рассказывать про Лулу, боясь испортить нашу дружбу, но он лишь расхохотался, услышав мое признание, поздравил меня и выдохнул:
– Я знал, что так будет. Ей-богу, знал, что так будет.
– Но почему?
– Ну, понимаешь, я в нее кое-что заложил. И у меня была мысль – вот так: пришла мысль, и все, – что теперь она готова перепихнуться с джентльменским клинком.
– Джентльменским клинком? Да у меня воспитание помойки, – сказал я. Но мне приятно было такое услышать. – Скажи, – небрежным тоном спросил я, – что представляет собой Лулу?
Не в силах сидеть на месте, он вскочил и принялся шагать по комнате.
– О нет! О нет! Не думаешь же ты, что я – Колли Муншин, правда? Выясняй это сам. – И потом вдруг изо всей силы хлопнул меня по спине. – Как же нас будут жалеть! – театрально воскликнул он.
В конце недели, как раз когда Айтел пришел к выводу, что ревновать плохо, или, вернее, как раз когда его ревность стала угасать и он поддерживал ее в себе ради того, чтобы наблюдать доставляемую ею боль, считая, что сможет по желанию выключить ее, он узнал, что Илена изменила ему.
Она тихонько вошла в бунгало Айтела, мимоходом поцеловала его, была ласкова, но держалась несколько отчужденно.
– Я встретила сегодня одного старого приятеля, – через некоторое время сказала она, – он и тебя тоже знает. – Айтел молчал, но сердце так и заколотилось, а Илена добавила: – Это Мэрион Фэй.
– Значит, Мэрион Фэй. А откуда ты его знаешь?
– О, я знала его много лет назад.
– Он твой старинный приятель? – До этой минуты Айтелу удавалось скрывать ревность, но теперь это оказалось не под силу. – Скажи, – произнес он, – ты с ним договаривалась о цене?
Взгляд у нее стал настороженный.
– О чем это ты?
– Мэрион Фэй – сводник.
– Я этого не знала. Честно, не знала. – Лицо у Илены стало каменным. – О Господи. Он же просто давний приятель.
– А теперь он новый приятель?
– Нет.
– Ты просто поболтала с ним?
– Ну, немного больше, чем поболтала.
– Ты хочешь сказать – много больше?
– Да.
Айтел почувствовал прилив веселости. Ноги у него отнимались, зато язык стал остер.
– Меня тебе явно стало недостаточно.
– Как ты можешь такое говорить?
– Однако кое-что ты на всякий случай держала про запас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136