– Я позову метрдотеля, – предложил Теппис.
Но они отрицательно покачали головой. И заявили, что хотят немного поразмяться. После того как они удалились, настроение у Теплиса явно улучшилось. И я заподозрил, что он встал на мою защиту, желая их позлить.
– Первоклассные мужики, – сказал он мне. – Я их уже много лет знаю.
– Мистер Теппис, – не без раздражения спросил я, – почему вы пригласили меня на ваш прием?
Он рассмеялся и положил руку мне на плечо.
– Ты парень умный, – сказал он, – и за словом в карман не лезешь. Мне это нравится. – Его писклявый хриплый голос, хотел я того или нет, устанавливал между нами заговорщическую связь. – Возьмем, к примеру, пустыню, – стал он делиться своими мыслями. – Это удивительное место, где человек живет чувствами. Я, например, все время слышу там музыку. Этакий мюзикл. Там полно ковбоев и этих парней, что живут одни… Как же их зовут? А, отшельники. Ковбои, отшельники и пионеры – вот какое это место. Парни, которые ищут золото. Вот ты, человек молодой, как ты думаешь, хотелось бы тебе посмотреть такую картину? Я люблю историю, – продолжал он, прежде чем я успел ответить. – Нужен талантливый режиссер, чтобы снять такую картину, кто-то, кто знает пустыню. – Он ткнул меня под ребро, точно хотел вышибить из меня дух, чтобы я реагировал по-честному. – Возьми, к примеру, Айтела. Он по-прежнему пьет? – неожиданно спросил Теппис, внимательно изучая меня своими маленькими глазками.
– Не слишком, – 'поспешил я сказать, но при этом, видимо, отвел глаза, потому что Теппис снова сжал мне плечо.
– Нам с тобой надо будет хорошенько поговорить, – сказал Теппис. – Я люблю Чарли Айтела. Хотелось бы мне, чтобы на нем не было такого пятна. Занялся политикой. Идиот. Как ты считаешь?
– Я считаю, что он собирается снять лучшую в своей жизни картину, – сказал я в надежде встревожить Тепписа.
– Для кинотеатров, – безоговорочно заявил Теппис и ткнул пальцем в свою голову. – Души в эту картину он не вложит. Слишком ты еще новичок, – продолжал он, быстро перескакивая, по обыкновению, на другое. – Ну кого интересует, что ты думаешь? Я тебе скажу, в чем дело. Айтел – человек конченый.
– Я с вами не согласен, – сказал я весело, так как вдруг понял, что я единственный на этом приеме, кто не обязан быть вежливым с Германом Тепписом.
– Не согласен? Да что ты в этом понимаешь? Ты же еще дитя.
Но я считал, что понимаю, какая в нем идет борьба: страх, что он, возможно, не прав, опасаясь того, что скажут люди, если он сваляет дурака и снова станет работать с Айтслом.
– А теперь послушай меня… – начал была он, но нас прервали.
– Добрый вечер, папочка, – сказала какая-то женщина.
– Лотти! – умиленно произнес Теппис и обнял ее. – Почему ты мне не позвонила? – спросил он. – Я ждал звонка в десять утра, но ты не позвонила.
– Сегодня не смогла, – сказала Лотти Муншин. – Я была занята: укладывала вещи для поездки.
Теппис повернулся ко мне спиной и принялся расспрашивать ее про внуков. Пока они беседовали, я с интересом разглядывал жену Карлайла Муншина. Она принадлежала к числу женщин, которые рано стареют, и так загорела, что кожа стала цвета искусственных румян. Худая, нервная, со сморщенным лицом, а когда она расслаблялась, морщины на лбу и вокруг рта разглаживались и белыми линиями прорезали кожу, поскольку туда не попадало солнце. Светлые измученные глаза смотрели из-под покрасневших от солнца век. Она была дорого одета, но платье на ней не имело вида. На груди торчали ключицы, на веснушчатой коже шуршала, точно занавески в гостиной старой девы, оборка.
– Мне пришлось задержаться, – сказала она таким сдавленным голосом, что, казалось, у нее пересохло в горле. – Понимаешь, сегодня ощенилась Докси. Ты ведь знаешь Докси?
– Это одна из сук? – спросил Теппис – ему был явно неинтересен этот разговор.
– Она еще получила голубую ленту штата по своей категории, – сказала Лотти Муншин. – Неужели ты не помнишь?
– Что ж, прекрасно. – Теппис кашлянул. – А теперь почему бы тебе не выбросить из головы на пару недель всех этих собак и не отдохнуть? Расслабишься. Хорошо проведешь время с Колли.
– Но я не могу оставить их на две недели. – В голосе ее звучала чуть ли не паника. – Солти должна ощениться через десять дней, и нам надо готовить Блитцена и Нода к просмотру.
– Что ж, прекрасно, – рассеянно произнес Теппис. – А теперь мне надо повидать одного малого, так что я оставляю тебя в компании этого молодого человека. Ты получишь удовольствие от разговора с ним. И помни, Лотти, – продолжал он, – на свете существуют более важные вещи, чем эти твои собаки.
Я проводил его глазами, а он шел по залу, кивая направо и налево людям, устремлявшимся поздороваться с ним, и, словно рыба-паразит, выдергивая из толпы то одного, то другого. Одна пара даже бросила танцевать и поспешила к нему.
– Вы любите собак? – спросила меня Лотти Муншин. Она издала при этом короткий хриплый смешок и, склонив к плечу голову, уставилась на меня.
Я совершил ошибку, спросив:
– Вы их выводите?
Она ответила – ответила подробно, входя в мелкие детали, которые вели к другим деталям. Это была фанатичка, а я стоял и слушал ее, пытаясь представить себе, из какой девушки могла вырасти такая женщина.
– У нас с Колли лучшее в графстве ранчо, – сказала она своим сдавленным голосом, – хотя на мне лежит ответственность поддерживать там порядок. И это немалая морока, должна вам сказать. Я каждое утро встаю в шесть часов.
– Вы ранняя пташка, – вставил я.
– Я рано ложусь. Мне нравится вставать с солнцем. Любой, кто ведет такую жизнь, будет в хорошей форме. Вы человек молодой, но вам надо за собой следить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136