Бобби, отпустив няню, принялась готовить напитки и где-то – по-видимому, на кухне – включила радио. Прямо напротив того места, где сидел Айтел, стояла лампа на тонкой ножке и рядом – клетка с попугаем. Если Бобби удастся преуспеть в качестве девицы по вызову, она переедет в другой дом, переменит обстановку, у нее даже может появиться горничная, но птица останется при ней. Айтелу почему-то стало жаль Бобби, так жаль, что слезы навернулись на глаза, – только Мэрион мог радоваться тому, что Бобби стала одной из его девиц.
Она вернулась с напитком для него и, не зная, что делать дальше, принялась разговаривать с птицей.
– Красавчик Кап, красавчик Кап, – застрекотала она, – ты любишь меня, красавчик Кап? – Птица молчала, и Бобби пожала плечами. – Мне никогда не удается заставить Капитана издать хоть звук, когда у меня кто-то есть.
– Давай потанцуем, – предложил Айтел.
Танцевала она плохо – была слишком напряжена. Тело не слушалось ее. Когда музыка кончилась, она села на диван рядом с Айтелом, и они принялись целоваться. Все шло наперекосяк: она целовалась напряженно, с горячностью пятнадцатилетней, да и губы их, казалось, встречались с трудом. «Надо отсюда выбираться», – снова сказал себе Айтел.
Тут заплакал ребенок.
– Это Вейла, – с облегчением прошептала Бобби, вскочила и на цыпочках вошла в спальню.
Сам не зная почему, Айтел пошел за ней и стал рядом, а она принялась укачивать на руках годовалую девочку.
– Она обмочилась, – сказала Бобби.
– Я подержу ее, пока ты переменишь подгузник.
Айтел всегда был безразличен к детям, но сейчас он находился в таком состоянии, что его трогал ребенок, которого он держал на руках. Это была одна из тех минут, когда в опьянении годы, десятилетия и вся жизнь взвешиваются порожденной алкоголем мудростью и все понятно, прощено и отставлено. Виски, рыцарь любви, позволяло ему в эту минуту любить Вейлу, представить себе ее жизнь такой, какой она должна быть, или увидеть другую жизнь, или десяток жизней, или увидеть себя в годовалом возрасте и увидеть Бобби ребенком, и Илену ребенком, маленькую итальянскую обезьянку с удивительными зелеными глазами, совсем другую и такую похожую на крошечное блондинистое существо у него на руках. Станет ли Илена через несколько лет такой, как Бобби?
Бобби взяла у него малышку и стала менять ей подгузник. Закрепляя его, она посмотрела на Айтела, и он, к своему ужасу, понял, что глаза у него снова полны слез.
– У Вейлы в прошлом месяце было воспаление легких, – сказала Бобби, – так что мне теперь надо особенно о ней заботиться. Господи, какие деньги берут эти врачи.
Айтел же оплакивал смерть ненаписанного героя, которого похоронил Фредди, – нет, похоронил он сам. Все беды мира обрушились на персонаж, живший в его мозгу, а теперь все они исчезли.
– Бедная крошка, ей, наверно, было очень плохо, – сказал он, повернулся и вышел в гостиную.
Надо держать себя в руках, а не плакать рожденными виски слезами. И все это время, словно ножевая рана, его терзала мысль: «Когда Илена станет вроде Бобби, как к ней будут относиться мужчины?»
Тут он услышал свой голос, крикнувший Бобби ни с того ни с сего – во всяком случае, так казалось:
– Могу я дать тебе денег взаймы?
С того вечера, когда он заключил договор с Колли, он ходил с тысячью долларов в бумажнике. А Бобби, вернувшись в гостиную, недоуменно, чуть ли не настороженно смотрела на него.
– Нет, слушай, – сказал Айтел, погладив ее по щеке, – это я не за что-то плачу, я дам в долг. – И достав бумажник, он вытащил три, потом четыре, потом пять стодолларовых бумажек и вложил ей в руку.
– Да я же никогда не смогу… – взвизгнула она. – Чарли, я никогда не смогу расплатиться с тобой.
– Конечно, сможешь. Не важно, сколько тебе на это понадобится времени. В один прекрасный день тебе повезет, а я обрадуюсь, что на меня свалились деньги в тот момент, когда они мне нужны.
– Но я не понимаю.
Айтел же подумал, бывал ли он когда-либо в жизни столь сентиментален?
– Нет, слушай, – повторил он точно подросток, рассерженный на жизнь, – все это дурно пахнет, понятно? Пусть это будет тебе подарком. Вот как надо поступать. Некоторые люди давали мне куда больше, – невнятно пробормотал он.
Вот теперь он готов был уйти. В эту минуту больше всего на свете ему хотелось оставить позади этот дом, оставить позади настоящее, оставить позади свое скромное чудо.
Но Бобби расчувствовалась. Она не дала ему уйти, а посадила рядом с собой на диван.
Айтел, сияя от своей щедрости, все еще не мог понять, что его на это подвигло. «Какую кучу денег я отвалил, чтобы избежать фиаско», – подумал он, отдаваясь ласкам Бобби. Она действовала лучше, чем прежде, желая потрафить ему, и это неизбежно подвело их к цели вечера. Но гладкого развития событий не получилось, так как она чуть ли не с паническим выражением лица попросила его подождать еще несколько минут, и вид ее тощего мальчишеского тела и неумелые поцелуи благодарности потушили обещание наслаждения, которого он ждал. Затем пришлось выбирать одну из форм наслаждения, которые предлагал Джей-Джей, и при помощи этого, а также соответствующих воспоминаний они добились того, к чему стремились, – он был на высоте и в течение пяти минут, чувствуя пот, проступивший на спине, проступивший на лице, был счастлив и кончил с улыбкой.
Бобби была в исступлении или по крайней мере делала вид, что вне себя от восторга. Похоже, что-то с ней произошло – возможно, пробудились чувства, высвободившиеся из замороженной целины.
– Ох, какой же ты удивительный, – сказала она, – это было просто чудесно. – И продолжала в том же духе, переливая из пустого в порожнее, пытаясь с помощью слов превратить происшедшее пробуждение чувств в буйство страсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136