– Семья относится к вам так же, как вы к ней, Г.Т., – сказал Тедди.
– Надеюсь, искренне надеюсь. У меня сердце разорвалось бы от горя, если б все молодые люди, которые работают тут, не отвечали мне взаимностью. Вы не знаете, сколько я думаю обо всех вас, о ваших проблемах, ваших болячках и ваших успехах. Я слежу за вашими карьерами. Знаешь, Тедди, ты удивишься, сколько я всего знаю о личной жизни каждого из вас. Я даже слежу, насколько вы религиозны, потому что верю в религию, Тедди. Я переменил свою веру, а человеку переменить веру не все равно, что выпить стакан воды. Могу тебе сказать, я нашел великое утешение в моей новой вере – в Нью-Йорке есть великий человек, великий священнослужитель, я горжусь тем, что могу называть его своим ближайшим другом, и он так устроил, что ты и я можем входить в одну и ту же церковную дверь.
– Последнее время я, пожалуй, маловато бываю в церкви, – сказал Тедди.
– Это меня не радует. Я бы прочел тебе лекцию на эту тему, если бы не хотел поговорить о другом. – Теппис поднял обе руки. – Посмотри, что я тебе показываю? Две руки. Две руки составляют тело. Видишь ли, у меня такое чувство, что во мне две веры – та, с которой я родился, и та, в которую я перешел и которую принял. И мне кажется, что я унаследовал все богатство традиций двух великих религий. Я тебя запутываю?
– Нет, сэр.
– Возьмем мою первую веру. Одним из самых душевных обычаев моего народа является то, что родители вникают в жизнь своих детей – в их помолвки, свадьбы, рождение нового поколения. Я мог бы рассказать тебе такие истории, что ты бы заплакал. Знаешь, самый бедный дом, люди, влачащие нищенское существование, принимают такое же участие в организации свадьбы своих детей, как и королевская чета. Ну а у нас демократическая страна – мы можем возблагодарить за это Бога, – мы не одобряем королевских свадеб, я сам этого не одобряю – в жизни не подумал бы устроить такое, но тут можно многое сказать и за, и против. Я разговаривал на эту тему с беем Оми Кин Беком, и знаешь, что он мне сказал? Он сказал: «Г.Т., мы не устраиваем таких свадеб, как американская публика склонна думать, мы их только поощряем, а уж дальше дело детей, как их устраивать». Это первосортный поступок, по-настоящему королевский. Я кому угодно скажу, что горжусь иметь бея другом.
– Думаю, многим нравится смотреть с презрением на королей, – сказал Тедди.
– Наверняка. И знаешь почему? Из зависти. – Теппис достал носовой платок и сплюнул в него. – Люди завидуют тем, кто сидит наверху.
– А вот я считаю, – сказал Тедди, – что короли – такие же люди. Они только чаще высказываются.
– Ты не прав, – прервал его Теппис. – За принадлежность к королям приходится платить страшную цену. Позволь рассказать тебе одну историю. Что отличает общественных деятелей? То, что они всегда на виду у общества. Они обязаны вести себя безупречно не только в публичной, но и в личной жизни. Знаешь ли ты, что такое скандал для общественного деятеля? Это бомба, в десять раз сильнее атомной. Они вынуждены совершать определенные поступки, которые разбивают им сердце, – а почему? Потому что этого требует долг перед обществом. Так же обстоит дело с королями, и так же обстоит дело с кинозвездами и такими людьми, как я, – людьми вроде тебя и меня, вот на кого распространяется это правило. Таковы законы – поди-ка попытайся их нарушить. Мы разговариваем сейчас на равных, верно, Тедди?
– Лицом к лицу, – откликнулся Тедди.
– Посмотри на эту картину, – сказал Теппис, указывая на полотно. – Мне бы не хотелось говорить тебе, сколько я за нее заплатил, но как только я увидел это французское полотно, эту прелестную мать с прелестным младенцем, я сказал себе: «Г.Т., даже если тебе придется работать десять лет, чтобы заплатить за эту картину, ты должен купить ее». И знаешь, почему я себе это сказал? Потому что на этой картине запечатлена жизнь, ее написал великий художник. Я смотрю на нее и думаю: «Материнство – вот на что ты смотришь». Когда я думаю о тебе, Тедди, и знаю, что у тебя на душе, мне кажется, что ты думаешь остепениться, обзавестись прелестной женой и детишками которые будут встречать тебя, когда ты будешь возвращаться с работы домой. У меня никогда ничего подобного не было, Тедди, потому что я в твоем возрасте работал по многу часов, очень по многу – у тебя заболит сердце, если я стану тебе об этом рассказывать, и когда я один, я иной раз думаю и говорю себе: «Знаешь, Г.Т., не сумел ты попользоваться плодами жизни». Мне бы не хотелось, чтобы такому человеку, как ты, Тедди, пришлось говорить себе нечто подобное. Да тебе и не придется. Знаешь, со всем уважением к моей жене – да покоится она в мире – должен сказать, что ей тоже пришлось тяжко трудиться – правда, только первые годы, – но она ни разу не пожаловалась, хоть чуть-чуть. – Глаза Тепписа наполнились слезами, и он вытер их чистым носовым платком, который держал в нагрудном кармашке; в комнате пахнуло его туалетной водой. – А у тебя, – продолжал Теппис, – на какой бы девушке ты ни женился, не будет таких проблем, ты сможешь полностью финансово ее обеспечить – ты знаешь, почему это возможно, и она заставит тебя остепениться. Я даже готов сесть с тобой и твоим агентом, чтобы упорядочить все финансовые вопросы и чтобы тебе не пришлось занимать у нас деньги до получения вознаграждения. – Теппис, нахмурясь, посмотрел на него. – Это же позор, Тедди. Люди подумают, что мы тебе не платим, раз ты занимаешь деньги.
– Я б хотел поговорить с вами об этом, мистер Т., – поспешил сказать Тедди.
– Мы и поговорим об этом, подробно поговорим, но сейчас не время. Просто помни, Тедди, что американская публика тебя боготворит, а богу не надо думать о деньгах, если он чист перед своей публикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136