Я понимал, что отношусь к нему предвзято, но он раздражал меня.
– Эй, цыплята, – говорил он, – давайте загоним мышь в очередную ямку. – Этим он хотел сказать: «давайте двигать».
У Лулу всякое его высказывание вызывало смех. Он набрался разных манер разговора и пользовался ими, как палкой, которой выколачивают ковер.
– Милок, – перебивал он, если я начинал с ним препираться, – не глотай слова. Дискуссия должна быть без обмана.
Если женщина принималась нервно хихикать, он успокаивал:
– Дамочка, смажь свой инстинкт самосохранения.
Возможно, легче будет понять его, если я скажу, что наедине со мной он держался всегда по-дружески. В те единственные полчаса, что мы провели вместе, он не переставал восхищаться тем, что я летчик.
– Вам, ребята, – говорил он, кивая с серьезным видом, – в самом деле крепко досталось. Я был за океаном в командировке с развлекательной программой и в меру своих скромных возможностей видел, что это такое.
– Да, – сказал я, – в меру твоих скромных возможностей.
– Поэтому мне бывает стыдно и я чувствую себя полным ничтожеством, когда разговариваю с такими, как ты. Как все-таки…
– Насколько я понимаю, ты знаешь Мэриона Фэя, – прервал я его.
– Этого мерзавца. Пара девчонок, с которыми я знался, выполняли кое-какую работенку для него, и пошел слушок, что я сутенер. Такого рода вещи случаются, когда начинаешь преуспевать в нашем деле.
– А ты хочешь преуспеть, верно7 – осведомился я.
Он настороженно посмотрел на меня, словно пытаясь понять, насколько важно для меня хорошо к нему относиться.
– Как же иначе? А ты разве не хочешь? – Уголки его губ опустились. – Однако ничего у меня не выйдет. Никогда я ничего, дружище, не добьюсь.
– Неизвестно. Может, и добьешься.
– За мной тянется одна скандальная история. Я жил с одной трахалкой, и она втюрилась в меня. Только это была безнадега. Я терпел ее сколько мог, а потом сказал, чтоб она проваливала. И знаешь что? Она покончила с собой. Хочешь верь, хочешь нет, я ведь думал сделать как лучше. Какая заварилась каша! Говорят, что я довел ее до этого.
А когда Тони Тэннер был не наедине со мной, он держался иначе. При других он всегда нападал на меня. Они с Лулу, случалось, вели своеобразный обмен мнениями.
– Ты мальчик, которого ничто не способно возмутить, – однажды сказала она ему.
– Значит, невозмутимый? Лапочка, да я как кисель.
Лулу рассмеялась.
– Держу пари: чуть не теряешь сознание, входя в комнату.
– В твою милую комнатку? – Тони покрутил пальцем волосы. – Впусти меня, и я такую бурю устрою, что весь дом разнесу. – Он произнес это так громко, что люди за соседними столиками повернули к нам головы. Тони подмигнул им, и они снова опустили глаза в тарелку. – Какие же вы милашки, – произнес он, обращаясь к ним.
– О Господи, – тяжело вздохнул Тедди Поуп. В эти дни настал его черед сидеть с мрачным видом.
– В чем дело, – сказал Тони, – ты истекаешь кровью?
– Хотел бы я, чтоб ты уже стоял в рейтинге Биммлера, – сказал ему Поуп. – Стало бы легче дышать.
– А я хочу сообщить тебе новость, – сказал Тони, – знаешь, сколько писем от поклонников и поклонниц я получил на прошлой неделе?
Тедди зевнул и отвернулся.
– Как жаль, что ты боишься меня, – сказал он мне на ухо.
Его манера держаться многократно менялась. В первый вечер он принялся меня поддразнивать.
– Я вижу, ты так и остался застенчивым авиатором, – сказал он. И снова зевнул. – Извини. Я забыл, что ты влюблен.
Постепенно дело пошло на лад. После нескольких вечеров, проведенных вместе, он стал даже дружелюбен.
– Когда перевалишь за тридцать, как я, – сказал он однажды, – поймешь, что роман можно завести, лишь забыв об условностях.
А Тони с Лулу тем временем почему-то беседовали о Мессалине.
– У тебя от Мессалины ничего нет, мышка, – говорил Тони.
– Ты мне нравишься, Тони, – сказала Лулу. – Ты такой первобытный.
– Я весь покрыт татуировкой. Полюбуйся.
Все происходило приблизительно так. Усугубило мое настроение одно открытие: после нескольких дней я обнаружил, что, согласно ходившей по Дезер-д'Ор сплетне, Тони уложили в постель к Лулу, а Тедди – ко мне.
– Теперь, когда мы стали любовниками, – однажды вечером сказал с усмешкой Тедди, – разреши предупредить тебя, что у меня дурной характер. – И разыграл сценку с рассказом своей биографии. – Моя мать была весьма несчастной женщиной, – сообщил Тедди. – Отец умер, когда я был мальчишкой, и она потом знакомила меня все с новыми и новыми дядями. На меня просто паника нашла. И сегодня мне б хотелось, чтобы случилось нечто такое, и я тогда показал бы, какой я на самом деле. Мог бы проявить достоинство.
– Ты же это не серьезно, – сказал я ему.
Тедди посмотрел на меня.
– Серджиус, ты меня не любишь, – сказал он.
– Я ничего не чувствую ни так, ни этак.
– Нет, чувствуешь. Тебе со мной не по себе. Многим людям со мной не по себе, но это еще не значит, что они могут смотреть на меня сверху вниз.
– Ты прав, – сказал я ему. – Извини.
– Ты действительно считаешь нужным извиниться?
– Да, – сказал я. – Все имеют право любить так, как могут. – Я действительно так думал – полагаю, я не мог думать иначе, но в этом, должно быть, прозвучало превосходство.
Тедди выдохнул дым мне в лицо и сказал:
– Я терпеть не могу выпендриваться. Но почему-то в твоем присутствии мне этого хочется.
– Хватит, ребята, прекратите, – прикрикнул на нас Тони Тэннер. – Дулу не слышит, даже когда я шепчу ей на ухо.
– Давай выйдем и немного поговорим, – предложил я Тони.
– Говори в присутствии слушателей, – ответил он. – Это меня стимулирует.
– Ты сам очень стимулирующий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136