Поскольку она никак не реагировала – лишь сделала глоток из стакана, – Мэрион, продолжая смотреть на нее, пробормотал:
– Так что скажешь, Илена? Выходи за меня.
– Мэрион, я чувствую себя здесь как-то странно.
Он рассмеялся.
– Ну, я повторю свое предложение завтра.
Так они начали свои несколько недель совместной жизни. Шли дни, и они с Иленой никогда не были трезвы, полностью трезвы, но и пьяны тоже не были, во всяком случае Фэй. Он с неприязнью наблюдал за тем, как Илена пьет, а она переходила от веселости к крайнему возбуждению, затем к недомоганию, затем к депрессии и возвращалась к вину. Большую часть времени она болтала и смеялась с друзьями Фэя и говорила ему, насколько свободнее чувствует себя с ним, чем с Айтелом, где она всегда ощущала пренебрежение.
Но время от времени она впадала в панику и несколько раз днем и вечерами, когда он оставлял ее одну и отправлялся устроить какую-нибудь очередную встречу, она, казалось, была в ужасе от того, что остается одна.
– Тебе в самом деле надо идти? – спрашивала она.
– Дела не делаются сами.
Илена дулась.
– Лучше бы мне быть одной из твоих девиц по вызову. Тогда я бы чаще тебя видела.
– Может, ты такой и станешь.
– Мэрион, я хочу быть девицей по вызову, – объявляла она в состоянии опьянения.
– Позже.
Она суживала глаза, стремясь добиться более драматичного эффекта.
– Что ты хочешь этим сказать? – спрашивала она. – Ты что, считаешь меня проституткой?
– Зачем придираться к словам? – говорил он.
Он уже стоял на пороге, а Илена льнула к нему.
– Мэрион, возвращайся скорее, – молила она его.
А когда он через несколько часов возвращался, она объявляла, точно эта мысль впервые пришла ей в голову:
– Ты думаешь, я люблю тебя? – И хихикала. – Я хочу стать девицей по вызову.
– Ты пьяная, крошка.
– Поумней наконец, Мэрион! – кричала ему Илена. – Почему, ты думаешь, я с тобой живу? Потому что я слишком ленива, чтобы жить одной. Что на это скажешь?
– Все чего-то боятся, – говорил он.
– Кроме тебя. Ты такого высокого мнения о себе. А я никем тебя не считаю.
Такие припадки проходили, и она принималась плакать, и просила прощения, уверяла, что вовсе не имела в виду того, что сказала, и, пожалуй, она все-таки любит его, хотя сама не знает, и он говорил:
– Давай перестанем изматывать друг друга и поженимся. Илена отрицательно трясла головой.
– Я хочу быть девицей по вызову.
– Ты не из того теста сделана – ты не сможешь, – уверял он. – Сначала давай поженимся, а там посмотрим.
Он сам не понимал, что чувствует к ней. Он считал, что ненавидит ее, видел в Илене не больше, чем испытание для своих нервов, а в постели вообще питал к ней отвращение, и если бы ему не доставляло удовольствие изучать это чувство, подмечать, как он не в состоянии ни на секунду забыться с ней, а она преисполнена решимости забыться, ему было бы трудно – если б не было этого чувства отвращения – вообще приблизиться к ней. Он вытаскивал ее на вечеринки и приемы – к Дону Биде, в собственном доме, к некоторым своим девочкам, к совершенно посторонним мужчинам, к Джей-Джею, словом, ко всем, кто приглашал его.
Она бывала мрачна, бывала весела, и Фэй властвовал ее настроениями, как циркач, щелкающий кнутом, – она была натасканным зверьком, и он мог делать с ней что захочет. Эта мысль, казалось, порождала в нем бесконечные запасы энергии, и он давал себе слово, что действует серьезно, чувствуя, как каждый новый трюк ломает установленные границы, и так будет, пока он не исчерпает ее энергию, саму ее способность получать удовольствие, и у нее не останется ничего. Словом, он отделит душу от тела, внушив телу, что оно никогда не сольется с душой и что величайший грех считать, что душа и тело могут сосуществовать. Илена попыталась поставить точку. Однажды утром, после того как они провели ночь у Биды и Мэрион снова сделал ей предложение, она сказала:
– Я скоро отсюда уеду.
– И куда же ты отправишься? – спросил он.
– Ты считаешь, что ненавидишь меня, – сказала она ему. – Если бы я всерьез в это поверила, я не жила бы с тобой.
– Я же люблю тебя, – сказал он, – почему иначе я стал бы делать тебе предложение?
– Потому что ты считаешь это большой шуткой.
Он рассмеялся.
– Во мне много противоречивого, – сказал он и улыбнулся – лицо его на мгновение стало таким мальчишеским.
Однако как-то ночью, не в силах заснуть, он встал и, обойдя кровать, постоял, глядя на нее и оплакивая, как если бы она уже умерла, и из какого-то уголка его мозга пришло сострадание к ней – это сострадание помимо его воли вырвалось наружу, комок мучительного сострадания отделился от него, как плод во время аборта, чувство живое и неживое, но очень болезненное. А Илена свыклась с мыслью, что может выйти за него замуж, он же мог даже жалеть ее, поскольку она не понимала, в какой мере зависела от его обещания жениться. Его забавляло то, что в их совместной жизни на брак была похожа лишь ее манера захламлять быт. Она вечно разбрасывала свою одежду по его комнатам, проливала еду на кухне, била стаканы, прожигала дыры сигаретами, а потом извинялась или приходила в ярость, когда он говорил ей, что надо прибраться. Он жил в идеальном порядке до того, как Илена приехала со своими двумя чемоданами, а с тех пор, как она была тут и нервно разбрасывала свое имущество по всему дому, он находился в состоянии смертельного раздражения. У них была горничная, немолодая мексиканка с тупым лицом, которая приходила каждое утро на два часа и приводила дом в порядок до той минуты, пока Илена снова все по нему не разбрасывала. Из-за этой горничной между ними возникали ссоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136