Мать и отец к тому времени померли.
Позже Кузьма часто вспоминал цех в сквозняках, грозный лязг кранов и шор
ох ковшей, проносящийся над головой огонь. В цехе он ходил в противогазе, в
валенках, в суконной толстой робе и войлочной шляпе. Слышал немецкие сло
ва: «Штейн, файнштейн, штейгер…» Они напоминали ему окопный фронт, где он б
ыл счастлив от сознания своей нужности и умения.
В сороковом году осенью с него сняли запрет на передвижение по России и р
азрешили селиться, где ему охота. И хотя на родине, в Засекине, делать ему б
ыло нечего Ц родных у него там не осталось и надеяться было не на что, и лу
чше было, если умом раскинуть и рассудить здраво, никуда не трогаться с ме
ста, а оставаться работать возле конвертера, тем более что был он на хорош
ем счету и на Красной доске, Кузьма рассчитался и забрал со сберкнижки ск
опленные для этого случая деньги.
Со станции он бегом шел, надеясь с бугра увидеть ветрянки вокруг родного
Засекина. Машут ветрянки крыльями. Шум от них веселый над родной землей. А
запах Ц медом теплым, сытной мукой и льняным маслом…
Село лежало, распластанное на земле, как коровий блин. И никто не махал кры
льями, не вздымал его над землей, не торопил ввысь Ц только галки на колок
ольне.
В горячем цехе с холодными сквозняками Кузьма не раз представлял родное
село именно таким, расплющенным, расползающимся по сторонам длинными со
щуренными коровниками. Знал: того, что он ищет, там уже нет. Как зерно, привы
кшее испокон прорастать в почве незыблемой, Кузьма не мог пустить росток
в землю движущуюся. А вокруг все двигалось, перемещалось, преобразовыва
лось. Была одна глухая надежда, что Засекино, земля, бедная нутряными бога
тствами, так же пашет, так же сеет, так же растит свой крестьянский злак, та
к же мелет его по старинке и, объединенная в единый колхоз, все же живет по-
прежнему.
Конечно, здесь движение земли было менее заметно, чем в других местах, но,
замеченное все же, оно показалось Кузьме наиболее страшным и необратимы
м. Города Ц песок, деревни Ц горы гранитные Ц так он думал всегда. Если г
оры пойдут ломаться, то останутся на их месте пригорки Ц и только, а может
быть, совсем пустыня.
Громадное небо над ним, синь-пересинь, вдруг застаканилось, покрыло земл
ю колпаком без единой дырочки.
Да и что в них сегодня? При мокром ветре, при дождях работать не могут Ц от
сыревает мука, не тот вкус уже, не тот запах. В бурю работать не могут Ц бур
я помол развеет, крылья сломает, жернова разнесет на куски. Работают ветр
янки лишь при ровном ветре, а лучшую свою работу дают при сухом и при ровно
м.
Может быть от долгого взгляда на родное село, которое обманывало и манил
о его столь долго, шея Кузьмы напряглась, приподняв щеку; глаз левый перес
тал мигать, рот перестал дергаться. Но Кузьма этого не заметил, сел отдохн
уть на траву, потом лег и долго глядел в небо, как в воду.

Бабка Вера к деду Савельеву забежала, вернее, протиснулась сквозь скопле
ние немцев в старикову избу. Рассказала о сбежавшем Володьке, сетуя, что с
тарик больной и не сможет оказать ей помощь в быстрой поимке «варвара эт
ого» и «ордынца бессовестного», подмела пол и ушла к себе.
Дед Савельев лежал на печке. Телу не было больно Ц больно было вокруг. Он
уже больше недели хворал. Сенька да бабы принесут дров, истопят печку, дад
ут попить, дадут картошки.
Лежит дед на печке в больном пару, а самому холодно. Овчинным тулупом пахн
ет Ц запах зимний. Иногда откроется дверь Ц птицей влетит в избу запах в
есны и при закрытой двери умрет. Весна не терпит закрытых дверей, она не мо
жет в плену, даже в теплом.
Последнее время двери, поди, все время открыты Ц немцы идут сквозь избу, к
ак сквозь нужник. Спят в ней, и едят, и пьют, и харкают. Но не слышит их дед Сав
ельев и, глядя на них, не видит. Дед Савельев слышит весну и одну ее слушает.
Она трогает и ласкает его пальцами розовыми. Она шепчет ему: «Все проснул
ось, старик. Ожило, запело любовными голосами».
Думает старик: «Любовь Ц сила сильная, сильнее всех сил. А мне что? Мы, стар
ики да старухи, бесполые. Любая старуха старику любому может в беде штаны
расстегнуть. И у ребятишек-малолеток такое же, но и не такое, поди. Они друз
ья сразу и до самых глубин. Улыбнутся друг другу, и сразу все друг про друж
ку знают. Могут рядом сидеть на горшках и целоваться, вот она Ц весна, это
и есть суть весны. А мы, старики, уже над весной и над осенью. Наше дело Ц жа
леть».
Бегут стариковы мысли врасхлест, несуразно. Жалеет старик Володьку ушед
шего. Жалеет бабку Веру Ц куда там, так надсадилась. «Да придет твой Волод
ька. Я думаю, приедет на танке с красной звездой, он таковский. На танке при
едет вместе с красноармейцами».
Дед Савельев думает о березах Ц небось почки уже прозрели, они как котят
а, только душистее.
О журавлях думает старик Ц небось пляшут.
Журавли и березы. А что в них, в березах? Дерево сорное, идет оно на дешевую м
ебель да на фанеру, а какой хороший плотник вяжется с фанерой Ц фанера не
плотницкий материал. Из березы дрова хорошие, и то дуб да ольха жарче. Жура
вль, поразмыслить, птица вроде тоже никчемная Ц и не охотничья, и не певча
я.
Дышит весна старику в лицо, ласкается к нему, словно дочка. Думает старик.
Березы небось зарумянились, вот-вот брызнут в небо зеленой песней. Журав
ли танцуют Ц небось взбаламутили все болото, всех оживили, насмешили, ра
строгали.
Бегут слезы по стариковым щекам, как ручьи по весенней земле.

Бегут ручьи по весенней земле, наполняются голубой водой овражки и речки
, болота разливаются озерами светлыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44