В этом сложении тучности с сухостью, зо
лота с гнилью, жующего брюха и мертвых лап было столько тошнотворного уж
аса, что Володька пропитывался им насквозь. Его начинало тошнить. Он изви
вался по земле, как червяк, а потом, откатившись в сторонку, лежал неподвиж
ный и белый. Бабочка исчезала, не коснувшись его. Далеко в зеленоватом мер
цании вспыхивали два черных глаза, как бы обещая или грозя настигнуть ег
о в другой раз.
Она догоняла его с тех самых пор, как, вытащенный красноармейцами из лаки
рованного вагона с бархатными диванами, он забился в дощатую будку на пе
реезде. Он глядел в окошко на этот вагон, раздавленный взрывом, словно кон
сервная банка булыжником.
Кричали смертельно раненные паровозы. Выло разрываемое огнем железо. Кр
асноармейцы и железнодорожники выбирали в дыму еще живые тела и уносили
их за станцию, в сквер. И по всему этому, как по экрану кино, ползла большая з
олотисто-серая бабочка, хлопая в крылья, словно в ладоши. Ползла она по ст
еклу окна в будке. Володька сбил ее тюбетейкой. Но она поднялась с пола и, т
репеща, снова ткнулась в стекло. Он повел с ней борьбу, с криком и плачем от
махиваясь от нее и покрываясь мурашками, когда она задевала его в своем с
тремлении к свету окна.
Взрывом унесло будку, как ветром уносит зонтики с пляжа. Оглушенный Воло
дька остался лежать на полу возле чугунной печки, обложенной понизу кирп
ичом. А когда он пришел в себя, перед его глазами, словно приклеенная к чуг
уну спиной, трепетала бабочка. Она шевелила сухими лапами, и брюхо ее сжим
алось и разжималось, словно жевало самое себя.
Володька бежал в беззвучном пространстве к ярко-синему небу. И в это небо
взлетели плосковерхие баки. Они тяжело отрывались от зеленой земли, зами
рали белыми облаками и с небольшой высоты проливались на землю бездымны
м огнем. Воздух пропитался бензиновым запахом. Синее небо горело.
Володька повернул в станционный поселок.
В узких улицах шло немецкое войско…
Шло немецкое войско спокойно, по сторонам глядело насмешливо. На машинах
шло, либо на танках верхом, на бронированных транспортерах, на мотоцикла
х, в телегах с резиновым мягким ходом Ц тяжелые кони парами. На самолетах
Ц девятками. Девятка за девяткой по всему небу.
Володьку били по голове. Били в мягкое темечко. И бабочка появлялась и исч
езала, не коснувшись его, чтобы дать ему насмотреться. И когда он прятал го
лову подо что попало, в зеленоватом мерцании вспыхивали два черных гране
ных глаза, как бы обещая или грозя настичь его в другой раз, когда он на все
насмотрится.
Володька шел по испуганной летней земле.
Присутствовал, когда мальчишки в большом селе с колокольней, покормив ег
о хлебом, порешили закопать свои красные галстуки, чтобы немец при обыск
е не смог над их галстуками глумиться. Каждый из них нашел деревянный ящи
чек или школьный пенал, положил туда галстук красный и к нему значок. Зако
пали ящички на закате. Спели песню «Там, вдали за рекой».
Володька пошел из того села. В деревнях он останавливался у колодцев. Баб
ы с ведрами подойдут: «Откуда? Родители где? Разбомбленные?» Ц и накормят
. Смотрел Володька в темную воду. В темноте глубока вода. Собирается она в
колодце по капле. Клюк! Ц словно пуля в лесу. Или вдруг посыплются быстро,
как автоматная очередь. Но все чаще и все сильнее от колодцев несло керос
ином, немецким пахучим мылом и еще чем-то тошным. Гоготали у деревенских к
олодцев немцы, обливались водой из брезентовых ведер. Брились Ц брызгал
ись одеколоном.
И Володька думал в слезах: «Когда же вода станет чистой, скопленной светл
ыми звонкими каплями? Когда же в колодцы те, деревенские, станет не страшн
о глядеть?»
В деревушку, незначительную среди больших деревень, маленькую, заросшую
крапивой, Володька пришел под вечер. Возле колодца часовня пустая, накре
нившаяся от старости. А на колодезном срубе, подвернув штанину, мальчишк
а стоит лет пяти. У самого сруба девчонка присела, трех лет. Строго сидит и
серьезно.
Ц Чего же вы делаете?
Мальчишка повернулся к Володьке, деловито спустив штанину.
Ц А сикаем, Ц сказал он. Ц Маруська в колодец сикать не может, она видиш
ь какая неправильная. А все равно протечет. Пускай немцы пьют.
Ц Мы в него каждый день сикаем, Ц сказала девчонка с еще большей, чем у ма
льчишки, суровостью.
Угадав в Володьке страх и смятение, мальчишка спрыгнул на землю. Достига
л он Володьке едва под мышку.
Ц Не боись, мы тихонько.
Володька осмотрелся по сторонам. Дорога была пустынной. Теплая текучая п
ыль заливала следы недавно ушедших танков. «Что ли, кончилось немецкое в
ойско?» Ц подумал Володька. Впервые подумал, что может кончиться эта сил
а.
Ц А как наши вернутся? Ц спросил он. Ц Откуда пить станут?
Ц Мы покажем, Ц сказал мальчишка.
Ц А из озера, откуда и мы пьем, Ц сказала девчонка. Ц Ты чей?
Ц А пожрать чего есть? Ц спросил Володька, но уже не таким голосом, каким
просил раньше.

Станция была оцеплена Ц никто из местных не толкался на ней. Полицай из о
цепления, широкий, огрузший от пожилой силы, сидел спокойно, как бы дремал
. Иногда, словно пробудившись, доставал из ручья бутылку, делал большой не
торопливый глоток, отчего шея его раздувалась и краснела. Полицай выдыха
л спертый воздух из груди шумным единым дыхом, снова ставил поллитровку
в ручей, чтобы сохранить в холоде вонючий спиртовой огонь, и, медленно шев
еля челюстями, жевал кусочки вяленого леща. Лещ лежал у его ног на немецко
й газете, костистый, килограмма на два весом до того, как его завязали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44