Ты лу
чше его сама съешь, вон у тебя в чем душа? Ц Дед встал, долго глядел на пятн
о от часов, уходя, со вздохом сказал: Ц Кабы бульону ему куриного.
Бабка чистила рыбу, ругая старика, крича на его голову разорение и темень.
Рыбьи потроха сложила в миску, размешала с картофельными очистками, закр
ыла занавески на окнах, дверь изнутри заперла и только тогда выпустила и
з-под печки пеструшку. Она горестно рассматривала ее, торопливо клевавш
ую. Курица, как червяков дождевых, рвала рыбьи потроха. Квохча, царапала ми
ску лапой, даже с ногами в еду залезла.
Бабка думала, затемнив глаза слезами: «А ну как зарежу пеструшку и мальчо
нка помрет? Кабы знать, что поправится? Ах, кабы знать? Чего ж я одна-то оста
нусь?..»

…Город серый, чужой, каменный. В сером дождике закопченая черепица.
Детдомовцев вывели из вагона, погнали по путям мимо ржавых паровозов, ми
мо искалеченных пузатых вагонов с подножкой по всей длине, мимо черных с
горевших танков. Женщины в макинтошах, разбиравшие мелкий металлолом, ра
зогнулись, долго смотрели на них, идущих, сгорбатясь, под дождиком, несущи
х на себе охапки соломы, котелки, зимние пальто, маленьких больных ребяти
шек, рваные ботинки, оставленные для холодов, обмотанные проволокой и ве
ревками.
Железнодорожные охранники торопили ребят: «Шнель! Шнель!»
Привели их в полуразрушенный пустой дом. В нем ходил ветер, по скользким л
естницам текла размытая дождем штукатурка. Бумага шуршала и чавкала под
ногами, сорванные ветром бумажные клочья метались над головой, как седые
летучие мыши. «Сколько у немцев бумаги, Ц подумал Володька. Ц Везде бум
ага»
Их запустили в уцелевшую комнату, даже со стеклами. Охрану не выставили.

Ребята молча повалили всю свою ношу на пол. Старшие выбирали из узлов и ко
томок зимние шапки Ц надевали на себя все, что есть поплотнее.
Ц Отрываться будем? Ц спросил Володька.
Ц Драться будем.
Володька высунулся из окна:
Ц А никого нет.
Ц Придут. Приходят в каждом немецком городе.
Тонька устало, как взрослая, как совсем старая, вздохнула.
Ц У поляков хорошо Ц люди поесть дают. Ц Она тоже натянула на себя зимн
юю шапку. Стриженая, да еще в зимней шапке, она совсем стала похожей на ост
роносого, слабогрудого мальчишку, только юбка ее девчонкой и делала. Ц В
ишен в Польше до дури.
«Я тебе платье шелковое куплю, Ц ни с того ни с сего подумал Володька. Ц К
ак у мамы платье, голубое в белых цветочках.»
Ц Ох, вишни бы я поела сейчас…
Ц Будет тебе вишня под носом… Ц сказал ей Гришка, тот самый скуластый, и
ушел вниз и долго гремел там Ц что-то ломал.
Наверх его пригнала старуха с корзиной, прикрытой платком. Объяснила, чт
о она из Литвы, что по-литовски зовут ее Гражина, а по-немецки она уже давно
фрау Роза. Поставила корзину посреди комнаты.
Ц Картофель и немного хлеба.
Старухино лицо напоминало разросшуюся до невероятных размеров фасолин
у, сморщившуюся от долгого лежания. Платок был повязан узлом на лбу, отчег
о лицо казалось еще длиннее. Во рту сверкал полный комплект новеньких го
лубоватых зубов. Зубы держались некрепко, когда старуха говорила, они ля
згали сами по себе, как бы раскусывая слова пополам.
Оставив еду, фрау Роза ушла.
Поели. Кто спать завалился, кто уселся играть в дурака украденными где-то
немецкими картами с королями рогатыми, дамами, жирными и румяными, и вале
тами с подхалимистыми рожами. На рубашке карт нарисована голая тетка. На
верно, девчонки пририсовали ей трусики и бюстгальтер чернильным каранд
ашом.
К вечеру за окном закричало, засвистало, заулюлюкало: «Русские свиньи, со
бачье дерьмо, ублюдки…»
Ц Пришли, Ц сказал Гришка.
Володька подумал: «Что они, слов других, что ли, не знают? Все одно да одно…»
Битая голова его заволновалась, а за ней и вся натура Володькина взвинти
лась Ц он вспрыгнул на подоконник. Возле дома, на пустыре, заваленном ржа
вым железом, стояла толпа мальчишек. На всех были ремни, на некоторых порт
упеи, у всех закатанные рукава, расстегнутые воротнички, крепкие ботинки
, даже футбольные бутсы и еще какие-то с железными скобками по широкому ра
нту. Володька заголосил:
Ц Обожравшиеся колбасники, у вас икота из глаз прет! Мешки с крысиным дер
ьмом!
В окно полетели камни.
Мальчишки и девчонки постарше уже поверх всего надетого натягивали на с
ебя зимние рваные-перерваные пальто. «Драться пойдут, Ц подумал Володь
ка. Ц Шапки Ц чтоб голову не проломили, пальто Ц от кастетов». От этой мы
сли у него заломило, запекло в затылке, словно сунули туда, в череп, печену
ю картофелину. Переборов надвинувшуюся было темень, Володька схватил чь
ю-то зимнюю шапку.
Ц Я пойду.
Гришка плечами пожал, но другой, тот, что после Гришки был самым старшим, б
елоголовый, веснушчатый Сашка, сказал:
Ц Нельзя тебе, у тебя голова слабая. С малышами останешься, они покажут, ч
то делать.
Ц Слабая, когда бьют, теперь я сам буду бить.
Гришка засмеялся сухо и зло:
Ц Ты будешь бить, а они глядеть? Разевай рот шире. Останешься Ц слушай, чт
о говорят.
По его тону, по усталому, даже жестокому выражению ребячьих лиц Володька
понял, что для них это не просто драка, а как бы обязанность победить, что к
аждая, даже маленькая, помеха означает для них поражение.
Ц Я бы не помешал, Ц сказал Володька.
Он увидел, как по Гришкиным глазам прошел теплый отблеск Ц теперь бы они
поладили и помирились.
«Гришка, Гришка, будь моим братом. Ты будешь старшим, я буду младшим», Ц по
думал Володька, затосковав.
Ребята стояли вдоль стенки, чтобы камнем не задело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44