Кузьма выдохнул разбитыми губами горячий воздух, сплюнул на сторону.
Ц Нет документа. Дома забыл.
Володьку будто в темечко тюкнули, тьма навалилась на него, и, продираясь с
квозь тьму, он спрятал винтовку за балку и мешочек с гильзами спрятал. Отк
рыл люк и в пиджаке спустился вниз. Подошел к Кузьме и подал ему пиджак.
Кузьма положил ему ладонь на голову.
Ц Внучонок. Пугливый он, вас услышал и спрятался. Домой гоню, а он упирает
ся. Больно пугливый…
Один немец документ читал, сверяя его с личностью Кузьмы. Другой полез в л
юк, посмотреть, нет ли там еще кого. Третий прилаживал пулемет в проеме.
Приняв документ у немца, Кузьма покачал головой и вдруг начал на них крич
ать. Мешая немецкую и русскую речь, он доказывал им, что никакой мало-маль
ский солдат, даже самый молодой и сопливый, даже самый последний дурак не
станет устанавливать пулемет на колокольне.
Ц Небось не кавалерия наступает, небось танки. Поднимет пушку, шваркнет
Ц и аллес, и майн гот. Полетите вы к богу в рай со своим пулеметом. Пулемет н
а бугре ставить нужно, чтобы в землю закопаться и в случае чего удобно отс
тупить.
Немцы, молодые и яростные, слушали его, смущаясь и злясь, потом тоже заорал
и, перебивая друг друга. По некоторым немецким словам, которые Володька з
а войну уже научился различать, ему стало ясно, что они бранят Кузьму и тре
буют ответа: мол, нам не велишь, а сам чего на колокольне засел?
Ц Тут мое место, Ц ответил им Кузьма. Ц Мне отступать некуда. Меня в это
й церкви крестили, тут я и помирать стану.
Немцы еще пошумели, но, видимо поразмыслив, решили с колокольни сниматьс
я. Сказали, что он и есть настоящий дурак, потому что немецкая армия отступ
ает временно и вскорости снова будет здесь. Но Кузьма только головой кач
ал:
Ц Будет Ц не будет, один бог знает, а мне уже не по возрасту шляться туда-
сюда.
Немцы ушли. Кузьма помахал им рукой, показал на пристрелянный бугор: мол, т
ам пулемет ставьте… На этом бугре когда-то поскрипывали, прокатывали ве
трянки его отца. Одна к одной, самые новые. Кузьма усмехнулся, не поняв даж
е, к чему эта усмешка относится, то ли к ветрянкам, то ли к Володьке, копошив
шемуся на соломе.
Володька подавал Кузьме маслянистые обоймы, сосредоточенно оттопырив
нижнюю губу. Кузьма потрепал Володькины волосы и вздрогнул от не испытан
ного им доселе чувства, от его реальности: уверился Кузьма на мгновение, ч
то его сын, как и все русские сыны, на фронте воюет, а Володька Ц внук Ц тут
, рядом с дедом… Ветрянки, ветрянки, если и было в них чудо Ц оно было детст
вом, проведенным подле машущих крыльев. «Вот ведь как, Ц подумал Кузьма.
Ц Будь у меня взаправду сын, будь у меня внук, было бы мне за что уцепиться
в быстротекучем времени, не топило бы оно меня, не ломало. Наверно, только
благодаря детям человек принимает перемены своего бытия если и без благ
одарности, то без страха и без обиды, потому что дети и есть плоть времени
и его суть…»

А тогда, когда он пришел в Засекино после долгой отлучки… Что же тогда был
о? Видать, сознание ушло из Кузьмы Прохорова на какое-то время. Когда он пр
ишел в себя, и небо над его головой было мягкое и пушистое. Он сел, слыша зво
н, шелест и шорох, словно в нем самом, внутри его, жило все, что живет на земл
е. Сначала он пощупал себя, затем тронул рукой траву. Она росла упруго под
ним и вокруг и словно подталкивала его тонкими зелеными пальцами. И заяч
ьи лапки, и кукушкины слезы, и мятлики, и гвоздики, и лисохвосты. Деревья в с
тороне громоздились живые, источая живительное дыхание свое, как живую в
оду. И деревня жила, кричала петухами, мычала коровами, собаками заливала
сь, погромыхивала кузнечными инструментами. И колокольня над деревней ж
ила, глядела в мир мудрыми ребячьими глазами, готовая звонить колоколами
не к богу, а к новой жизни, которая медленно оформлялась в широком цветени
и полей, в неуклюжести тракторов и пока еще в мелком росте силосных башен.
Только не было вокруг села мельниц-ветрянок и, как ему показалось, сам он
был для родного села ни к чему. Но это уже беда малая Ц трещина на коре ябл
они, чтобы, заплавив трещину соком, ствол ее мог раздаваться вширь и крепч
ать. А коли лист выпал с кроны, то на его месте вырастут новые Ц целый пучо
к. Так думал Кузьма Прохоров, поднимаясь с земли и отряхиваясь от налипши
х на одежду семян.
С бугра он увидел на реке новый мост широкий, плотину и низкую, как амбар, в
одяную мельницу.
Проходя мимо, Кузьма заметил, что мужики смотрят на него поеживаясь и заг
оваривать стесняются. Со спины услышал: «Рожа-то разбойничья. Чисто душе
губец. Надо бы документ у него потребовать…» Кузьма и сам чувствовал в ли
це какое-то непривычное напряжение. Проведя рукой, заметил, что глаз и щек
а не дергаются. Поднялся вверх и над плотиной погляделся в тихую ясную во
ду. И не узнал своего лица: левый глаз выпучился вперед диким пугающим вол
дырем, бровь поднялась к волосам и так застыла, рот перекосился, а шея с ле
вой стороны, где был пулевой желвак, напряглась, будто в судороге, Ц знат
ь, придавила пуля тот самый нерв, от которого много лет дергалось и страда
ло его лицо. Сейчас оно не кривилось и не корчилось в муках Ц одна половин
а его кричала ужасно и дико, другая словно плакала, жалобясь, а быть может,
насмехалась над первой сквозь слезы.
На станции Кузьма Прохоров узнал, что неподалеку, километрах в пятнадцат
и, есть лесосека, куда требуются рабочие. Там он и устроился пилоправом. Ле
с валили, чтобы тянуть высоковольтные провода, делать дороги, да вырубал
и рабочие площади для карьеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44