Синь-пересинь… Вода поет. Птицы по
ют.
Журавли на болоте пошли плясать. Они подпрыгивали, согнув крылья лоханко
й, легонько задевали друг друга и поворачивались. Скрещивали шеи, как шпа
ги. В криках их была радость и горечь, призыв и ответ и что-то еще театральн
о-воинственное. Этот танец, где каждый Ц герой, где каждый сражен и оплак
ан, где сердце танцора попеременно испытывает и тоску поражения, и гордо
сть победы, и увенчанное любовью счастье, прерывался на какое-то время гр
охотом настоящей войны, где страсти не так классически чисты, где ужас ме
ртвеющих глаз сверх меры реален. Переждав, в пугливом оцепенении журавли
начинали свой танец снова Ц свой ритуальный весенний бой, свою молитву
великому богу рождения. Смышленые, недавно проснувшиеся лягушки сидели
на кочках, таращили любопытные глаза на танцующих, слизывали с воздуха о
бильно ожившую мошкару, как театральные зрители слизывают шоколадку во
время трагедии, замирая от ужаса, только лишь для того, чтобы через мгнове
ние шоколад показался им еще слаще.
И кланялись журавли, как артисты.

Володька подавал Кузьме обоймы, вытаскивая их из картонных коробочек с н
емецкой надписью.
Ц И патроны у них в бумаге. Нельзя их было, что ли, в ящик просто насыпать, к
ак гвозди?
Ц Нельзя, Ц сказал Кузьма, Ц побьются, заклинивать будут.
Кузьма сидел в одной рубахе и босиком, завязки кальсон неаккуратно болта
лись из-под штанин, от этого вид у него был как бы сонный. Когда он стрелял,
пальцы у него на ноге поджимались. Уже и десятого и пятнадцатого повалил
он.

Володька горел радостью. Грыз пустую картонную коробочку. С каждым выстр
елом ему казалось Ц все ближе и ближе Красная Армия. Мысли в его голове ск
ладывались прекрасными праздничными гирляндами. Он уже твердо знал, что
дядя Кузьма не полицай вовсе, а переодетый партизан-разведчик, бесстраш
ный стрелок и красный командир. Одна лишь досада: нужно в другую сторону п
алить Ц немцам наперерез, чтобы знали они: здесь, в Засекине, сидит гордая
красная сила. Володька был бы не прочь вывесить на колокольне флаг: увидя
его, как Володьке казалось, немцы совсем падут духом и сдадутся все разом.
Этих мыслей своих он Кузьме не раскрыл, но спросил все же:
Ц Дядя Кузьма, почему ты туда стреляешь? Ты туда стреляй Ц немцам напере
рез.
Кузьма переползал от проема к проему, осторожно выглядывал вниз, в село. Н
емцы текли по центральной улице, находя там и короткий отдых, и воду для пе
ресохшего, раздраженного пылью и отступлением горла. Вокруг церкви было
пустынно, она как бы стояла в стороне от войны.
Ц Туда нельзя стрелять, Ц сказал Кузьма. Ц Я же объяснял: кто по убитому
беспокоится? Тот, кто рядом, потому что он о себе беспокоится. Возвращатьс
я в село он не станет, потому что обратно к фронту идти, а ему страх как обра
тно не хочется. У него есть возможность от фронта идти, он и идет, перешагн
ет убитого и пойдет дальше, благо живой. Погрустит, конечно, даже пальнет,
но чтобы обратно Ц ни-ни, не та ситуация: устал немец, притупился. А если я
в тех стрелять стану, которые сюда идут, так они сюда и придут. А как придут,
искать станут кого?
Ц Нас, Ц сказал Володька.
Кузьма вздохнул, почесал грудь под рубашкой. «Плечи-то тоньше коленок, Ц
подумал он. Ц А шея что твой мизинец. Вот ведь пичуга, а тоже летит против
ветра Ц борется». Он поднял с соломы свой пиджак, накинул его Володьке на
плечи, и, когда накинул, пальцы его задержались на Володькиных тонких пле
чах.

Война Ц проклятье роковое д
ля всех людей.
Не потому, что умирают,
А потому что убивают своих невиденных друзей.

Эти стихи сочинил фельдшер засекинский. Образованный человек и старый.

Ц Немцев убивают, Ц сказал Володька. («Если бы он мне дал из винтовки пал
ьнуть, хоть бы по одному немцу».)
Ц Ну и немцы Ц люди, Ц сказал Кузьма. Ц Хорошие стихи нужно толковать.
Если бы немец не полез, Россия с ним дружить могла. Я их, к примеру, сколько с
егодня побил, а может, среди них и хорошие люди Ц мои невиденные друзья. М
ожет, если при другой ситуации мне с ними встретиться, то и выпили бы, и пог
оворили бы капитально, и все как надо.
Ц Они фашисты, Ц сказал Володька. («Интересно, в оптику лицо видно у того
, в кого бьешь?») Ц Дядя Кузьма, дай в немца стрельнуть. Ну хоть в одного, Ц п
опросил Володька, и голос у него в эту минуту был вовсе не героический, а в
роде того, которым ребята просят у мамки конфету.
Лицо Кузьмы стало серым, черные глаза погасли. Он крякнул досадливо и, пом
олчав, снова ожил, но уже в строгости.
Ц Выстрелить я тебе дам, чего ж тут. Но в человека не дам. Стреляй вон… в га
лку, все равно промахнешься…
Но выстрелить Володьке так и не довелось Ц Кузьма вдруг встал на колени,
быстро собрал все гильзы с пола. Собрал все до единой, ссыпал в торбу, суну
л Володьке и приказал шепотом лезть к колоколам, а от колоколов в маленьк
ий люк Ц в шатер. Он и винтовку свою Володьке подал.
Из шатра, продырявленного временем, пулями и еще невесть какими ударами,
в щелку между досок, Володька увидел, как Кузьма, достал из-под соломы нем
ецкий автомат «шмайссер». И тут же Володька услышал шаги по лестнице.
Немного погодя на колокольню влезли три немца с пулеметом. Они вскинули
автоматы, наставив их на Кузьму.
Ц Полицай, Ц сказал Кузьма, подняв руки.
Немцы что-то коротко крикнули ему, он кивнул головой на солому и побледне
л Ц пиджак с полицейским удостоверением был на Володьке.
Ц Документ! Ц повторил немец, ткнув ему автоматом в губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44