Володьке стало тревожно. Он дергался, кусал ногти.
Ц Поедим, дядя Кузьма, Ц сказал он. Ц Отдохнем.

К вечеру, когда движение немцев по дороге спало, бабка Вера направилась б
ыло снова идти в Засекино за Володькой. Но уже на дороге передумала, поско
льку через Засекино к станции восемь верст крюк, а прямо лесом куда короч
е. Решила бабка, что Володька непременно на станцию побежал, не пойдет же о
н до Ленинграда через Засекино пешком шагать. Но на всякий случай Ц мало
ли что! Ц для спокойствия бабка Вера решила послать в Засекино Сеньку.
Сеньку бабка Вера нашла в школьной избе. Сенька сидел у стены, весь зелены
й. Посередке ребятишки картошку ели с тушенкой и с маслом. Запах от картош
ки шел такой душистый и сытный, что бабка Вера икнула.
Ц Развалился, Ц набросилась она на Сеньку и еще раз икнула, но уже по дру
гой причине Ц разъярясь. Ц А чтобы дружка поискать, тебя нету. Тебе хоро
шо. А ему небось плохо. Он убег, иль не знаешь?
Ц Знаю, Ц сказал Сенька едва слышно, как выдохнул.
Бабка вмиг пожелала, чтобы Сенька провалился на этом месте, чтобы черти е
го кишки полоскали и выкручивали, но через миг сообразила, что таким обра
зом делу не поможешь, и сказала Сеньке уже скромным голосом, с просьбой:
Ц Побеги-ка в Засекино, а, Сенька. Может, он там немцев пережидает. А я на ст
анцию тронусь.
Сенька не ответил, позеленел еще гуще.
Ц Сенька брюхо спалил, Ц сказала Маруська, самая младшая.
Ц Так не хватал бы картошку-то, студил бы! Дуть на нее надо, горячую не гло
тать… Брюхо-то у тебя совесть заглушило. Совсем обезбожел. Видишь, как дру
гие-то аккуратно едят. А тебе все первому да побольше.
Тамарка Сучалкина, после Сеньки самая старшая, сказала, надувшись:
Ц Он и не ел вовсе, ни крошечки не взял.
Тамарка подошла, задрала Сеньке рубаху на животе. Сенькин живот был крас
ный, надулся мокрыми прозрачными волдырями. Рубаха на животе была в масл
яных пятнах. Глаза Сенькины закраснели от боли, а сам он уже из зеленого сд
елался серым.
Ц Ах ты Савря! Ц ахнула бабка. Ц Вот немцы-то схватят тебя за твое лиход
ейство. Да кто же картошку-то горячую за рубаху кладет? Ее студить нужно. Е
сли уж воруешь, так прямо с котлом воруй.
Бабка поняла, что сказала нечто неосторожное и несуразное. Перекрестила
сь, отругала угодников и апостолов и, приказав Сеньке тут сидеть, побежал
а домой за примочками. Пока она примочки ставила, да Сенькин живот смазыв
ала, да приказывала не прикасаться к волдырям грязными руками и чистыми
тоже не прикасаться Ц а откуда у этих иродов могут быть чистые руки, если
они в каждой грязи колупаются, Ц пока она все это выговаривала, охватила
ее тоска. Нужно было ей на станцию бежать, и с каждой минутой все нужнее.
Ц Ишь чего надумали, занятие себе нашли Ц картошку красть, да еще с пылу.
Ужо я приду со станции, вашим маткам нажалуюсь!
Выкрикнув это, бабка выметнулась из избы, громыхая жесткими, негнущимися
сапогами, зашагала на станцию. «Володька, леший сопливый, голодный, замер
зший, сидит скорчившись в каком-нибудь сарае или под прелой холодной коп
ешкой, а то и в избе, среди отступающих немцев. Место ли ему среди немцев?! Че
го надумал! Я из него дурь-то повытрясу…»

Бабка Вера опросила на станции всех знакомых, не видел ли кто мальчонку в
розовых панталонах.
Ц Такой маленький, в моей душегрейке, Ц говорила она. Ц Шустрый такой, г
лазастенький.
Она обошла всю станцию, разрушенную бомбами и снарядами, во все сараи и ра
скрытое пустое депо заглянула, даже спрашивала у немцев.
Немцев на станции было немного Ц ушли санитарные эшелоны, ушли платформ
ы, груженные танками. Остался один паровоз ФД с тяжелой четырехосной пла
тформой и какой-то телегой с крюком вроде клюва. Паровоз, окутавшись паро
м, дернул, и пошел рвать шпалы этот тяжелый крюк. Шпалы лопались ровно посе
редине, как гнилые нитки, без особого громкого звука.
«Что же это делается? Ц подумала бабка. Ц Это зачем же сделанное разруш
ать?»
Издалека и неожиданно для отвыкшего уха послышался звон колокольный. Ба
бке показалось, что этот звон ей мерещится. Но, оглядевшись, она угадала, ч
то и другие люди слышат звон колоколов, а немцам он круто не по душе.
Ширился медный, то густой, то заливистый звук, летел над полями, будто стая
разномастных весенних птиц. И порушенные рельсы отзывались ему слабым г
улом. Звонарь был неловкий и бестолковый Ц лупил в колокола без порядка,
но колокола сами собой, выравнивая его неумелость, сливали голоса в неки
й радостный хор. Звон наполнил бабку тревогой, сознанием какой-то ошибки.

Перескакивая лужи, бросилась она, как молодая, на колокольний зов. И, уже в
ыйдя на дорогу, она услышала, как этот зов оборвался. Она заторопилась быс
трее, шла, не чувствуя сердца, бежала. Тишина, показавшаяся ей такой длинно
й, с реденькими хлопками выстрелов, с песней жаворонка в вышине, вползла в
друг куда-то в овраги, освободив пространство для печального панихидног
о голоса. Медный басовый голос, строго печальный и строго возвышенный, за
топил землю перед бабкой и со всех сторон, и она не смогла идти Ц села, ста
рая, при дороге, свесив ноги в канаву.

Ц Ты бы ушел вниз, Ц сказал Володьке Кузьма. Ц Сейчас стрельба без разб
ору. Шальная пуля, она невидящая.
Ц А ты?
Ц А я здесь побуду. Мало ли…
В глазах Кузьмы была то ли робость, то ли какая-то боль. Володька хотел ему
возразить, сказать, что останется с ним на вышке до победного часа, что нел
ьзя ему покидать пост в такую минуту, но, застеснявшись умоляющих глаз Ку
зьмы, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44