Нет ни флага над сельсоветом, ни бравых солдат. Радио оборвано. Остался то
лько колхоз.
По весне, когда стаял снег на полях, выбрали женщины председателя из свое
й компании. Деда Савельева выбрали помощником к председателю для совета
. Немец над ними смеялся: мол, колхоз-коммуна, а на чем станете землю пахать
? Но все же не мешал Ц понимал: если хлеб не народится, отнять его будет не у
кого.
И все первое лето, всю первую зиму стояли пустыми леса, лежали пустыми озе
ра. Сенька только сейчас это сообразил.
Плакал Сенька, глядя на свою землю.
Раньше, когда войны еще не было, ребятишек стращали:
Ц Перестань реветь: леший в болото утянет.
Сейчас говорят:
Ц Тише, тише… Немец услышит, на машину погрузит и увезет.
В бесовский остроголовый народ Сенька до войны и не верил и верил. Утром и
днем под солнцем, когда кругом понятные голоса, не верил. Вечером верил. Ос
обенно ночью. Вечером поднимается Лихобор, Черногоров помощник, на гнедо
м коне на крутую гору. Оглядывает с высоты острым взглядом лесную силу. Из
ноздрей у гнедого коня выползает туман, стелется по земле, алмазная сбру
я мерцает, тонко позванивает. Ночью Лихоборов конь землю копытом толчет,
высекает из ее каменного затылка искры-зарницы. Ребята-школьники толко
вали, что нет на земле ничего подобного и не может быть. Но в малину, где Сви
ст сидит, ходить опасались. На кладбище или в пуганый лес ночью их палкой н
е выгонишь.
Иногда случалось, и в самую светлынь видел Сенька русалок на том берегу р
ечки. Вбегали они в воду голые совсем, в солнечном блеске с головы до пяток
. Вода вокруг них кипела. Не один Сенька на тех русалок, рот приоткрыв, гляд
ел. Парни Ц те как вкопанные застывали. Мужики от русалочьей красоты дав
ились табачным дымом и заметно скучнели. Иногда слышал Сенька, как за спи
ной в лесу кто-то шепчется или кто-то кого-то целует. Земля плела вокруг не
го сказку и как бы звала его в бесконечность, в необъятную тайную даль, где
живая вода, где нет страха смерти.
И женщины до войны другими были Ц крутобокие, высокогрудые. А сейчас Сен
ька стесняется об этом думать, но думает. Мамка, когда раздевается, видит о
н, как она отощала: грудь словно у старика, ноги тонкие, и волосы на голове н
е пушатся, не посверкивают. И запах от нее другой Ц землей, работой, тоско
й от нее пахнет, иногда табаком, иногда самогонкой.
Даже бог в избах, оберегаемый старухами, стал другим, не бесстрастным сур
овым ликом, которого можно опровергать, доказывая с бестолковой горячно
стью, что его нет на свете и никогда не было, что он просто-напросто выдумк
а. Теперь Сенька утешался, глядя в грустные божьи глаза, что есть еще кто-т
о слабее его, Сеньки, беспомощнее и оттого несчастнее.
Сенька долго смотрел с высоты на обширную землю и плакал. Зеленые леса ка
зались ему поникшими, они словно усохли, съежились. Стояли пораненные и о
порожненные. Тоскливо глядели в небо немые озера. Земля будто укоротилас
ь, потеряла вольную силу.
Наплакавшись, Сенька сорвался с бугра. Помчался обратно в деревню. Ворва
лся в избу к деду Савельеву.
Ц Был красноармеец, был! Ц закричал он.
Ц Был, да сплыл. Ц Дед сидел, костыль себе резал из кривой можжевеловой п
алки с корнем.
«Совсем обезножел», Ц подумал Сенька. Сел рядом с дедом, потеснее прижал
ся к старикову боку.
Ц Дед, всякие лешие, оборотни, водяные, они сейчас где?
Старик задержал глаза на Сенькиных торопливых губах, на Сенькиных ждущи
х глазах, на всем Сенькином терпеливом теле.
Ц Где им быть? Ц сказал он спокойно и снова принялся стругать костыль.
Ц Подались к партизанам. Ты думаешь, немцу не страшно? Он идет лесом один
или партией, а из чащобы вдруг ухнет, да засмеется, да как пугнет другим зв
уком. Немец с перепугу начнет палить, пули тратит, того хуже Ц пушку прита
щит. Или скрипит в дому, немцу спать мешает, нервы дергает. Нервный солдат
в бою слабый. Пуганый солдат в бою панику создает. В нашей деревне лешим се
йчас делать нечего, наша деревня мала Ц на отшибе. У лешего сейчас дело в
других местах.

Капают капли памяти из тех пластов, которые определили человеку дальней
шую жизнь. Сжимает душу старое тело, но сжимает не так, как она тогда сжала
сь, когда он пересек в теплушке с другими военнопленными границу. Россия,
распластанная меж лесов, громоздилась, как громоздятся горы. Россия двиг
алась, как движется грозовое небо. Россия кипела речами и красными банта
ми. Под городом Эрфуртом в грешной радости Савельев противился зову и вс
якому голосу, доходившему до него из России. А как увидел ее Ц захлебнулс
я и долго не мог дышать; только кончиками легких, обнаженными их верхушка
ми, сосал родной воздух, как сладкий обжигающий сок.
В свою маленькую деревню Малявино, стоявшую в стороне от шумной тогдашне
й жизни, упрятавшуюся под крыло леса, он прибыл черный, с ввалившимися гла
зами, весь как заросший острый кадык, жадно и беспокойно двигающийся. С се
рдцем сожженным и отданным.
Он лег спать с женой, податливой и бесплодной, как зыбучий песок. Плач ее б
удто звон сухого песка…
Он ушел на следующий день.
Вернулся три года спустя, после второго ранения, которое получил под Пск
овом, командуя артиллерийским расчетом. Может быть, остался бы он в Красн
ой Армии, но возраст у него уже приближался к пятидесяти, образование Ц ч
ему сам научился. Жена подала ему пожелтевшее письмо из Германии, в котор
ом работник сообщал об отеле коров, о возросших ценах, о беспорядках и гол
оде в городах. И о том еще, что кланяется ему молодой хозяин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44