Это не просто выражение.
Это - такое выражение, которое во всех своих извивах хочет
быть одухотворенным, хочет быть духовно свободным, стре-
миться к освобождению от тяжести и темноты неодухотворен-
ной и глухонемой, тупой вещественности. Такова же и мифо-
логия. Она или прямо трактует о живых существах и личнос-
тях, или говорит о неживом так, что видна ее изначальная
одушевляющая и одухотворяющая точка зрения. Однако тут
надо уметь уберечься от грубо натуралистического понимания
поэзии и мифологии.
Именно, нельзя сказать, что сущность поэзии заключается
в изображении прекрасного или одухотворенного, т. е. нельзя
сказать, что сущность поэзии заключается в тех или других осо-
бенностях ее предмета. Когда мы говорим, употребляя не-
критические понятия, что поэзия изображает прекрасное, то
это вовсе не значит, что предмет ее действительно прекрасен.
Всем известно, что предмет ее может быть и безобразен или
мертв. Стало быть, поэтичен не самый предмет, к которому
направлена поэзия, но способ его изображения, т. е., в конце
концов, способ его понимания. То же самое мы должны
сказать и о мифологии. Мифология дает нечто живое, одухо-
творенное и, если хотите, прекрасное. Но это не значит, что
мифологический предмет есть всегда живое существо, лич-
ность, одухотворенный предмет. Мифического образа нет
сотого по себе, как нет вещи, которая бы уже сама по себе была
прекрасна. Мифический образ мифичен в меру своего офор-
мления, т. е. в меру своего изображения, в меру понимания
его с чужой стороны. Мифичен способ изображения вещи, а не
сама вещь по себе. И по этой линии также невозможно про-
вести грань между мифологией и поэзией. Они обе живут в
257
одухотворенном мире; и эта одухотворенность есть способ
проявления вещей, модус их оформления и понимания. Ни в
мифологии, ни в поэзии вовсе не обязательно всеобщее оду-
шевление. Напрасно исследователи стараются вбить нам в го-
лову, что первобытное мифологическое сознание, которое
мыслится ими всегда как анимизм, соединяется обязательно с
всеобщим одушевлением. Совершенно неверно, что в мифе
все одушевленно. Мифически живущие и чувствующие люди
прекрасно отличают одушевленные предметы от неодушев-
ленных; и они вовсе не такие уж сумасшедшие, которые палку
принимают за живое существо, а в животном ничего не видят,
кроме неодушевленного механизма. Последнее, правда, свой-
ственно <дикарям>, но только другого рода <дикарям>, мате-
риалистам. Итак, между мифологией и поэзией то коренное
сходство, что по способу созидания и оформления своего
предмета это суть <выразительные> акты, которые являются в
то же время интеллигентно-выразительными, т. е. самое их по-
нимание вещей приводит последние к помещению в некото-
рую одухотворенную, живую среду, независимо от характера
самих этих вещей.
3. Далее, и поэтическое и мифическое бытие есть бытие
непосредственное, невыводное. Образ и в поэзии и в мифоло-
гии не нуждается ни в какой логической системе, ни в какой
науке, философии или вообще теории. Он - наглядно и непо-
средственно видим. Выражение дано тут в живых ликах и
лицах; и надо только смотреть и видеть, чтобы понимать. На-
глядная картинность, внутренняя или внешняя, одинаково
свойственна им обоим; и по этой линии также невозможно
провести различия между мифологией и поэзией. Они одина-
ково непосредственны, наглядны, просты и картинны. Это-то
и заставило многих исследователей стирать всякую грань
между обеими сферами человеческого творчества. И действи-
тельно, грань эта проходит совершенно в другом смысле, не
по линии большей или меньшей наглядности и непосредст-
венности.
4. Наконец, некоторое относительное сходство можно на-
ходить в общем признаке отрешенности. Однако это как раз та
область, где мифология и поэзия расходятся между собою
принципиально и окончательно, и потому надо быть осторож-
ным в установлении сходства. Сходство несомненно есть. Поэ-
зия, как и вообще искусство, обладает характером отрешен-
ности в том смысле, что она возбуждает эмоции не к вещам
как таковым, а к их определенному смыслу и оформлению.
258
Когда на театральной сцене изображается пожар, убийство и
проч. бедствия или преступления, - мы отнюдь не кидаемся
на сцену с целью помочь бедствию или избежать его, с целью
предотвратить преступление или изолировать его. Мы остаем-
ся сидеть на своем месте, что бы на сцене ни изображалось.
Таково же и вообще искусство. Оно живет действительно <не-
заинтересованным удовольствием>, и в этом Кант тысячу раз
прав. Этим нисколько, конечно, не решается и даже не затра-
гивается вопрос об общественном значении искусства. Обще-
ственное значение может иметь ведь и <незаинтересованное
наслаждение>. И даже чем больше искусство отрывает нас от
<действительности> и <интереса>, тем, зачастую, больше пла-
тим мы за это искусство и тем больше иногда играет оно об-
щественную роль. Но эта вопросы сейчас нас совершенно не
интересуют. Важно только то, что искусству и поэзии свойст-
венна некая отрешенность, выхватывающая вещи из потока
жизненных явлений и превращающая их в предметы какого-
то особенного, отнюдь не просто насущно-жизненного и жи-
тейского интереса. Несомненно, некоего рода отрешенность
свойственна и мифологии. Мы на нее уже указывали. При
всей своей живости, наглядности, непосредственности, даже
чувственности, миф таит в себе какую-то отрешенность, в
силу которой мы всегда отделяем миф от всего прочего и
видим в нем что-то необычное, противоречащее обыкновен-
ной действительности, что-то неожиданное и почти чудесное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135