– Если честно, Нельсон, список ваших публикаций пока не предоставляет такой возможности. Вы, мой мальчик, сделали много, но вам нужны серьезные публикации; в качестве кандидата на постоянную должность вы получите семь лет, чтобы доказать свою состоятельность. Пара больших статей в год, книга-другая, под моим руководством, разумеется…
Как если бы Харбор-холл в мгновение ока сделался стеклянным, перед Нельсоном предстал весь факультет, разделенный на хрустальные шкатулочки кабинетов, демократически устроенный – от каждого по способностям, каждому по потребностям, сияющий город, где наука и преподавание, теория и практика взаимно уравновешены, где училки из программы литкомпозиции – гораздо лучше одетые и накормленные – сидят на одном этаже с молодыми гей/лесбийскими теоретиками и старыми Новыми Критиками, где первокурсникам рады не меньше, чем аспирантам, и Вита Деонне лежит вместе с Мортоном Вейссманом, аки барс с козленком …аки барс с козленком – и барс будет лежать вместе с козленком, Ис, 11, 6.

, где Нельсон – царь-философ царь-философ – аллюзия на «Государство» Платона. «Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – их много, – которые ныне порознь стремятся либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол».

– стоит над счастливой, просвещенной республикой учености, литературы и любви…
– То, что вас нельзя перевести на постоянную ставку, – продолжал Вейссман, – и даже кандидатом прямо сейчас – позвольте еще раз подчеркнуть, мой друг, прямо сейчас, – можно обратить в ваше достоинство: факультету не придется платить вам повышенную зарплату. Поймите, Нельсон, я пекусь исключительно о вашем благе, но факультет мог бы предоставить вам, так скажем, скидку. Если, беря вас, факультет экономит деньги, это делает вашу кандидатуру экономически более привлекательной…
Что-то грохнуло наверху. Бриджит рявкнула, как сержант. Хрустальный дворец Нельсона рассыпался на острые осколки: ледяной ветер качал облетевшие деревья на площади, стрелки часов показывали глубокую полночь, бледная фигура приплясывала за декоративными зубцами. Напротив сидел Вейссман, глаза его горели, над верхней губой поблескивали капельки пота.
Нельсон встал, моргая. Палец снова подергивало.
– …не буду вас обманывать, это тяжело, особенно поначалу – вдвоем противостоять невежеству и идеологии, – но, мой мальчик, снова плечом к плечу, мы станем острием клина, первыми, кто пробьет брешь в разграбленную цитадель нашего культурного наследия…
– Сколько, по-вашему, у меня детей, Морт? – спросил Нельсон.
Вейссман, остановившийся на полуфразе, замер с открытым ртом.
– Простите?
– Сколько у меня детей?
Вейссман крякнул.
– А… м-м-м… – Он посмотрел на свои руки, как будто мог пересчитать детей Нельсона по пальцам.
– Спасибо, что заглянули. – Нельсон протянул руку и, когда Вейссман ее пожал, рывком поднял старика на ноги.
– Пусть этот разговор останется между нами. – Горячий палец разрядился в дряблую ладонь Вейссмана. Старик быстро заморгал и покачнулся. – Я подумаю и скажу вам свое решение. Никто не должен знать о наших планах, верно?
По-прежнему крепко держа Вейссмана за руку, Нельсон довел его до прихожей и, открыв дверь, вытолкнул на холод. Старик захлопал глазами. Губы его беззвучно шевелились.
– Перчатки, Морт, – сказал Нельсон, закрывая дверь. – Холодно, приятель.
Громкий стук заставил его снова открыть дверь. Вейссман стоял на пороге, покачиваясь на пятках и тиская в руке перчатки.
– Я говорил, что наш друг вернулся?
– Какой друг, Морт? – Нельсон держал дверь, готовый захлопнуть ее перед носом Вейссмана.
Старик понизил голос:
– Наш анонимный автор. Я получил новое, как бы это сказать… послание. И, полагаю, не только я.
У Нельсона все в животе перевернулось.
– He может быть. – Куган сейчас кочует в Чикаго из бара в бар, как пристало ирландскому поэту. – Куган… Он не мог…
– О, это не наш кельтский друг. – Вейссман огляделся. – Как и прежде, письма подбросили в ячейки для почты на восьмом этаже. Это кто-то из университетских. – Он нехорошо улыбнулся. – Сдается, мой мальчик, вы с Антони приговорили не того человека.
– Это эпигон, – выпалил Нельсон. Он начал закрывать дверь. Палец болел.
– Не думаю! – пропел Вейссман, – по крайней мере если я что-нибудь смыслю в литературе. Та же рука!
– Спасибо, что держите в курсе, Морт.
Нельсон захлопнул дверь. Его подташнивало. Палец жег. Что, если Антони ошибся? Что, если он, Нельсон, с подачи Антони загубил карьеру невинного человека?
Снова стук в дверь. Нельсон рванул ручку на себя.
– Что еще? – рявкнул он.
– Валентинов день! – вскричал Вейссман, подбираясь ближе, как будто намылился проскользнуть в дом. – Я забыл напомнить про мой ежегодный прием, на который вы… вы и… ваша очаровательная супруга…
– Да, мы знаем. – Нельсон принялся закрывать дверь. – Каждый год, Морт. Весь факультет.
– Главное событие учебного года, Нельсон! Приглашены все, без различия…
– Идите домой, Морт.
Вейссман заморгал, попятился, оступился и сел задом на нижнюю ступеньку. Нельсон захлопнул дверь.
Бриджит с девочками уже спустились, и Абигайл агрессивно рвала третью упаковку. Клара двумя руками трясла свою Лизу Симпсон и подносила ухо к ее груди.
– Ей положено говорить, – сказала Клара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138