Бредя вдоль Мичиган-авеню по протоптанной с утра дорожке, он думал: «Хорошо хоть Фу Манчу в эту погоду где-то сидит», когда в стену над его головой угодил снежок. Нельсон, обернулся, чувствуя резкое жжение в пальце, но увидел только секретарш в сапогах-«луноходах» да училок в тонюсеньких пальто, осторожно бредущих через слякоть. Все утро ботинки хлюпали при каждом шаге. В десять Джилиан, как обычно, ожгла его взглядом, однако сегодня Нельсон смотрел ей в глаза, пока она не отвернулась. От Витиных проблем он отключился, сосредоточившись на занятии, и предложил на обсуждение несколько тем по Средним векам. Феодализм – благо или проклятие? Рыцарство – актуально или устарело? Великая Хартия Вольностей – прорыв или провал?
За пятнадцать минут до семинара Нельсон сел за стол в кабинете и достал пакет с обедом: морковные котлеты, изюм, домашние оладьи. Сандвич был из белого хлеба со вчерашними рыбными палочками. Кока-колу он принес из холла, но открывать не стал. Тут в кабинет вбежала запыхавшаяся Вита.
– Вот вы где! – Она закрыла дверь и упала на нее спиной, как будто сзади кто-то гнался. – Я вас повсюду ищу!
Для семинара Вита прихорошилась, остановившись в конце концов на платье и чулках. Нельсон решил, что она выглядит неплохо – этакая аккуратная незамужняя библиотекарша. Темное кашемировое платье доходило до колен и в талии перехватывалось поясом. Пуговицы на горле и на запястьях были застегнуты. На плечи Вита повязала платочек, от чего стала похожа на девочку-скаута. Нельсон удержался, чтобы не осмотреть ее с ног до головы, однако приметил, что она подстрижена, в очках, а каблуки ее туфель не высокие и не низкие, а в точности средние.
– Вита, – сказал он, – вы прекрасно выглядите. Вита окаменела.
– Что-то не так?
– Все так, – отвечал Нельсон. – У вас очень деловой вид.
– Прическа? – Вита прижала ко лбу челку.
– Вы смотритесь великолепно. – Он взглянул на часы. – Почти двенадцать, вам, наверное…
К изумлению Нельсона, Вита пробежала через комнаты и рывком поставила его на ноги.
– Вы должны идти со мной! – Голос у нее дрожал. – Я больше никого не нашла!
Нельсон закусил губу. Перед глазами плясало видение «Нажруся».
– Я могу пойти только на первый час, – сказал он. – У меня в начале второго занятие.
– Нельзя его отменить?
– Вита.
– Хорошо, – буркнула Вита, поворачиваясь к дверям. – Раз так, придите хотя бы на час.
Она помедлила в дверях.
– И прихватите свой обед. Я не заказала вам сандвич.

Антони Акулло пришел в науку из рекламы. Выходец из рабочих трущоб, он еще в аспирантуре начал подрабатывать копирайтером на Мэдисон-авеню. Его первым успехом стала раскрутка бутербродного маргарина под лозунгом «Я не верю, что я не верю, что это не масло». Прославился он рекламой сети точек по продаже гамбургеров. Премию «Клио» ему принес ролик, в котором смуглый, с хвостом на затылке рабочий подросток – очень похожий на юного Акулло, – стоя в очереди к прилавку конкурирующей сети, возмущенно встряхивает головой при виде гамбургера размером с пятидесятицентовую монету. «И это называется гамбургер?» сразу вошло в поговорку.
Однако Акулло понимал, что даже самый успешный копирайтер зависит от прихоти клиента. В научном мире он нашел ту арену, где талант жонглировать словами и беспредельное честолюбие способны принести абсолютную власть. Итак, пока одно поколение ученых вело обреченный арьергардный бой в защиту правды и красоты, а другое терзало свою плоть терниями французской теории, Акулло изваял мощную диссертацию по Мильтону. Называлось она «Быть владыкой ада: воля к власти в „Потерянном раю“. Акулло доказывал, что Мильтон в действительности защищал Сатану – поклон в сторону Уильяма Блейка, – только не отдавал себе в этом отчета. Адаму и Еве, писал Акулло, крупно свезло, что их нашел Сатана. До тех пор Адам был просто вкрадчивым пригородным баптистом в нейлоновой рубашке, а Ева – его сентиментальной женой. Сатана ворвался в их скучную жизнь – смуглый Другой, исполненный загадки и эротической опасности. Бог лишь размазывает манную кашу, спорил Акулло, только Сатана говорит правду: нет ни справедливости, ни сострадания, ни правды. Есть только власть. Тщетно апеллировать к моральным авторитетам, они не разрешат спора; напротив, победитель устанавливает свою мораль. „Лучше быть владыкой Ада, чем слугою Неба“ Лучше быть владыкой Ада, чем слугою Неба! – Джон Мильтон, «Потерянный рай», книга 1, пер. Арк. Штейнберга.

, по убеждению Акулло, самые правдивые строки в «Потерянном раю».
Окрошка из постмодернизма с его полным отсутствием морального и политического содержания для рекламщика – вторая натура, и Акулло стал постмодернистским Панглосом Панглос – в повести Вольтера «Кандид» (1759) философ и оптимист. Ему принадлежит высказывание: «Все к лучшему в этом лучшем из миров».

, с оттенком елизаветинского «Мой ад везде, и я навеки в нем» Мой ад везде, и я навеки в нем – Кристофер Марло, «Фауст», I, III, пер. H.H. Амосова.

, говоря словами Марло, к которым он присовокупил: «Так почему бы мне этим не воспользоваться?» Гегемоническая система мира везде, вне ее ничего нет, а значит, этот мир, будучи единственным, и есть лучший из всех возможных миров. Рекламщики гораздо лучше ученых понимают, что мир состоит из дискурса, уверял Акулло, они нутром чувствуют, что истинная власть – в бесконечном манипулировании знаками. Реклама – это постмодернизм на практике, писал Акулло; непонимание Мильтона, что его главный герой – Сатана, овеществилось в слабости «Возвращенного рая» и полном политическом крахе поддержанной Мильтоном утопической революции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138