– Грязный старикашка Платон, – бормочет он, хихикая, как школьник. – Ему бы это понравилось, старому содомиту.
Дзынь! Что-то! Всплывает!
– За старого содомита. – Нельсон поднимает стакан, пытаясь сменить тему.
Куган не слушает, крутит бутылку на просвет – доктор Джекилл, подбирающий дозу снадобья.
– Я ваш ручной поэт, – говорит он, – ваш пленный художник. Старый Эзра был последний поэт на воле, и вы засадили его в клетку. После этого мы усвоили урок, выбрали себе по уютной клетке и отдали вам ключи. В обмен на что? Бессрочный контракт и двухмесячный летний отпуск.
Он выпивает одним махом. Морщится. В глазах слезы.
Дзынь! Дзынь! Дзынь! – пищит эхолот. Слова Кутана его включили. Нельсон замечает что-то в волнах. Паунд. Куган помянул старого антисемита Эзру Паунда.
– Раньше чистые продукты Америки сходили с ума. – Куган икает. – Теперь они заседают в комитетах.
Не забыть бы, думает Нельсон, трезвея, его шуточку про старого содомита Платона.
– Один из членов комитета сказал, что я поэт второго ряда. – Пьяные глаза смотрят через янтарное стекло. – Мне в лицо! – ревет Куган, грохая стаканом по столу. Бурбон брызжет во все стороны.
Бутылка и стакан Нельсона подпрыгивают, как народные танцоры в сабо.
Эгей! Фонтан на горизонте! Белый кит на траверзе! Нельсон вжимается в сиденье, трезвея еще на четверть дюйма. Детина-бармен с железобетонным лицом выходит из-за стойки. Мятые личности даже не оборачиваются.
– Вы двое. – Бармен сжимает в руках тряпку, как будто душит цыпленка. – Вон.
Куган выскальзывает из-за столика и тянется к бутылке. Бармен перехватывает его запястье и давит, пока Куган не разжимает пальцы.
– Я заплатил за бутылку, – говорит Куган, потирая руку.
– Ты заплатил за столик. – Глаза у бармена, как винтовочные прицелы. – Я позволил тебе пить из бутылки.
Куган едва стоит. Нельсон встает из-за стола и обходит квадратного бармена. Глаза у Кугана полны муки и сострадания к себе; кажется, он не оставил надежды схватить бурбон.
– Пойдемте, – говорит Нельсон, пытаясь развернуть его за плечо.
– Убери руки! – Куган отпрыгивает за бармена. – Убийца!
Нельсон мгновенно трезвеет. Он вспоминает, зачем он здесь. Анонимное письмо по-прежнему в кармане, и впервые с тех пор, как они сегодня вечером начали пить – или это было вчера вечером? – Нельсон ощущает его вес. Палец пульсирует.
– Этот человек – мой палач! – Куган цепляется за бармена сзади, разворачивает его к Нельсону. – Его послали меня убить!
– Я-я-я… – заикается Нельсон.
Бармен бросает тряпку через плечо, освобождая руки. Нельсон пятится.
А Куган, пока никто не видит, хватает бутылку, резво огибает бармена и бежит к двери.
Бармен отбрасывает Нельсона в сторону, ловит Кугана за пальто и втаскивает обратно. Ноги поэта скребут по грязному линолеуму, бутылка прижата к груди. Бармен разворачивает жертву к себе и бьет кулаком под дых. Бутылка падает и разбивается. Куган безмолвно складывается пополам. Нельсон успевает подхватить его под мышки и выволакивает, стонущего, за дверь.
Мелкий ровный снежок шуршит в морозном воздухе. Свалка строительного мусора под фонарем, окруженная с одной стороны стеной, с трех остальных – тьмой. Куски бетона, битое стекло, куски жести, мотки проволоки – все присыпано толстым слоем снега. Двое бредут по сугробам, оступаясь на шатких обломках кирпича, один держит другого. Человек в скользкой парке тяжело дышит, пар равномерно вырывается из его рта. Мужчина в пальто, согнувшись в три погибели, через неравные промежутки времени выпускает бледные облачка. Одной рукой он держится за живот, другой слабо отбивается от спутника. Наконец он почти случайно попадает тому по лицу, и парка его отпускает. Пальтовый тяжело падает на колени, упирается кулаками в снег. На четвереньках, сгорбясь, как бегун на низком старте, блюет тонкой чистой струей, прожигая нетронутый снег.
Он утирает рот тыльной стороной ладони, выпрямляется на коленях, пыхтя паром, поднимает глаза. Его спутник неразличим в слепящем свете фонаря.
– Убийца, – хрипит Куган.
Нельсон крепко стоит на ногах, он совершенно трезв. В баре он вспотел; сейчас липкую кожу стягивает на холоде, как черную кожаную перчатку. Только палец теплый. В ярком свете фонаря свет вокруг, на земле, в воздухе, искрится бриллиантами.
– Вас ко мне подослал этот макаронник, да? – Куган говорит совсем без акцента, даже шепот дается ему с трудом. – Вы здесь, чтобы «доставить ему удовольствие»?
Да? Нет? Нельсон не отвечает.
– Никто не ждет Испанской Инквизиции. – Куган хрипло смеется. Он смотрит на Нельсона снизу вверх. – Вы мой судья, присяжные и палач. Не удивляйтесь. Вы – иезуиты, заплечных дел мастера, вся ваша поганая свора. Это пробирное клеймо вашей паразитской профессии. Слепота и прозрение «Слепота и прозрение» – название книги американского литературного критика бельгийского происхождения Поля де Мана (1919 – 1983), одного из создателей теории деконструкции. В начале войны, еще живя в Бельгии, Поль де Ман замарал себя сотрудничеством в откровенно нацистских изданиях, в том числе антисемитскими статьями.

, верно? Мы – слепые ублюдки, вы наделены даром прозрения. Вы выставляете себя маленькими бумажными божками и судите всех. Студентов. Коллег. Никчемные книжки, которые ваяет ваш брат. Он кашляет.
– Но, главным образом, вы судите нас, – говорит Кутан, искоса глядя на Нельсона, – бедных художников, идиотов ученых, поставляющих зерно для вашей паршивой мельницы.
– Человек считается невиновным, – говорит Нельсон, – пока не доказано обратное.
Холод пробирает его до костей, сжимает сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138