Имперский рок-фестиваль.
Но пел и кто-то еще – не совсем в лад, кто-то в комнате. Нельсон оторвался от стены и заглянул в темноту. Это были не Пропащие Мальчишки. Они тоже услышали пение, выпрямились и озирались в испуге, как суслики.
– Это ты…
– Не я…
– Тогда кто?
Белые солдаты на экране дружно разевали глотки, однако тот, кто пел в комнате, тоже не жалел связок. Один из Мальчишек приглушил телевизор, но из темноты по-прежнему раздавался срывающийся тенор: «Люди Харлеха, мужайтесь, и на подвиг снаряжайтесь…»
В углу, едва различимый в отсветах телевизора, спал в мягком кресле Стивен Майкл Стивене. Голова его покачивалась, губы шевелились.
– В каждом сердце пусть зажжется, – медленно, с чувством выводил он, – брат-валлиец не сдается!
Подбородок Стивенса упал на грудь. Пропащие Мальчишки круглыми глазами смотрели на спящего в темноте чернокожего. На экране у них за спиной три ряда британских солдат беззвучно палили в неразличимую черную массу.
– Как давно он здесь? – спросил Боб.
– Думаете, слышал? – спросил Дан.
– Ой-ой, – сказал Вик.
Нельсон в темноте прошел через комнату, вспугнув Пропащих Мальчишек. Те разом охнули и вскочили. Нельсон нагнулся над Стивенсом, не касаясь его рукой.
– ПРОСНИСЬ! – крикнул Нельсон.
Стивен Майкл Стивене с усилием выпрямился в кресле и заморгал от яркого света на экране. Звук был по-прежнему выключен, и камера безмолвно скользила по груде извивающихся черных тел. Простреленные зулусы тщетно пытались подняться с земли. Камера остановилась на трех рядах потных грязных белых солдат. Их ружья еще дымились.
– Мама родная, – выговорил Стивене Майкл Стивене. – Мама родная.
– Это просто кино, – сказал Дан.
– Это не значит, что я расист, – сказал Боб.
– Я за зулусов, – сказал Вик.
– И я! – сказал Боб.
– Я тоже! – сказал Дан.
– Какая муха вас укусила? – заорал Стивен Майкл Стивене и, отодвинув Нельсона, выбежал из комнаты. Через мгновение сверху донесся голос Пегги Ли, исполняющей «Я прозреваю», потом хлопнула дверь.
Пропащие Мальчишки попытались мимо Нельсона проскочить в коридор. Он успел поймать двоих и с размаху столкнул их лбами. Третий был уже в двери и заслонял свет из коридора.
– Вы нас поймете, – сказал первый.
– Вы знаете, каково это, – сказал другой.
– Сами видели, – сказал первый.
Воспитанный в прериях либерализм Нельсона вскипел в его душе, и он так сдвинул Мальчишек головами, что те завопили.
– Вы с юридического факультета, – проговорил он сквозь стиснутые зубы. Палец разрядился так сильно, что отдалось в левой руке, через две головы, – не с литературного.
Нельсон выпустил их, и они, пошатываясь, вывалились в коридор.
– Дану тоже скажите! – крикнул вдогонку Нельсон.
– Это был Вик! – ответил один с лестницы.
– Нет, это я – Вик, – сказал другой. – Это был Боб.
– Нет, это я – Боб…
Нельсон слышал, как открылась и закрылась дверь. На экране британский солдат поднял зулусский щит и стоймя воткнул его в землю. «За кого я? – подумал Нельсон. И тут же: – За себя».

Нельсон поднялся по лестнице и закрыл за собой дверь. Веселые голоса смолкли, слышалось перешептывание и гул. Даже музыка не играла. Он был один в кухне, поэтому заглянул через коридорчик в столовую. Заведующая кафедрой литературной композиции, неимоверно толстая Линда Прозерпина, придвинула стул к столу, на котором исходило паром огромное блюдо фрикаделек в томатном соусе; она по одной насаживала тефтельки на зубочистку и отправляла их в рот.
Нельсон заглянул в кабинет. Бриджит, стоявшая возле арки, поймала его взгляд и, подняв повыше бокал, боком протиснулась через толпу на кухню.
– Нельсон, здесь Вита, – тихо сказала она. – Тебе стоит туда пойти.
Палец ожгло огнем.
– Ты говоришь, Вита здесь?
– Быстрей. – Бриджит обернулась к кабинету и еще понизила голос: – Нельсон, она в моем платье.
Бриджит выбежала в коридор. Через арку Нельсон видел, что вся толпа смотрит в одну сторону, словно железные опилки, к которым поднесли магнит.
– Ну и ну, – выдохнул Нельсон, и тут кто-то взял его за плечо.
– Можно вас на минуточку, профессор? – Канадская Писательница стиснула его плечо, глядя как строгая, но любящая бабушка.
– Не сейчас. – Он вырвался и собрался идти.
– Я наблюдаю за вами в последние недели. – Она говорила тверже, как с трудным ребенком. – Я просто хочу дать вам дружеский совет.
– По поводу чего?
– По поводу злости, Нельсон.
– Злости? – Скривившись от внезапной боли в пальце, он повернулся и посмотрел на Писательницу.
– Большинство людей думают, что злость – вроде пара, и ее можно выпустить. – Канадская Писательница снова положила крупную руку ему на плечо и заглянула в глаза. – Однако злость – как мускул. Чем больше ее упражняешь, тем сильнее она становится. Вы понимаете, к чему я?
Нельсона разобрал смех. Писательница с легким недоумением улыбнулась в ответ.
– Еще бы не понять. – Нельсон, не переставая смеяться, схватил Писательницу за длинный нос и повернул. Она ахнула. – Черт побери, когда вы хоть что-нибудь для меня сделали? – прошипел он. – Хоть что-нибудь?
Он за нос потянул ее в нишу под лестницей, к подвальной двери, и отпустил. Писательница ухватилась за Дверную ручку, чтобы не сползти на пол. Нельсон повернулся к кабинету: через коридор было видно, что собравшиеся привстали на цыпочки и тянут шеи, стремясь заглянуть в дальний конец комнаты. Все молчали. Усилители басовито рыгнули, зашипели, потом медленно заиграло фортепьяно, как на старинной записи.
Тут, как оса из гнезда, из толпы вывинтился Марко Кралевич и стремительно прошел через коридор в кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138