– Глаза Викторинис сузились.
– Бросьте.
Виктория сделала несколько шагов вперед. Лицо ее оставалось непроницаемой маской.
– Давайте я расскажу вам про власть, Нельсон. – Голос звучал глухо, как стон. – В радиусе пятнадцати миль от этого места живут тысячи добропорядочных теплокровных обывателей, таких же, как вы. Они работают, любят своих детей, платят налоги и не обидят собаку – и почти каждый из них охотно сжег бы меня на костре, вырвал сердце и закопал мой обезглавленный труп на перекрестке дорог. Они никогда не признают меня человеком, тем более – «нормальной».
Она взглянула за деревья на смутные университетские корпуса, на голые, озаренные фонарями ветки, на площадь под снежным саваном.
– Этот университетский мирок должен был стать моим Ковентри. Сюда такие, как вы, помещают таких, как я, чтобы все мы были в одном месте и под приглядом. Здесь вы притворяетесь, будто относитесь к нам, как к равным, а я должна притворяться, будто могу быть собой, не дрожа за свою жизнь.
Она снова подняла на него древний, непроницаемый взгляд.
– Вы можете оставить Гамильтон-гровз и жить где угодно, не оглядываясь поминутно через плечо. Я – нет. Так скажите. Нельсон, у кого из нас больше власти?
– Помилуйте. – Палец жег железом. – Вы будете рассказывать мне про обиды после того, как чуть меня не уволили… С моей кочки, леди, вам живется очень даже неплохо.
Викторинис заговорила было, но Нельсон поднял горящий палец.
– Нет! Все идеологические распри, вся межфракционная грызня, все культурные войны – вы могли бы положить им конец, Виктория! Завтра, если захотели бы, если бы не в ваших интересах было их разжигать!
Он помолчал.
– Вы могли бы примирить всех, если бы захотели.
– Никто так не романтизирует Другого, как виновный белый мужчина, а, Нельсон? – Виктория злобно усмехнулась, скаля длинные зубы. – При всем своем страхе и ненависти вы считаете, что я должна быть лучше вас. Чище, благороднее, добрее. Что я должна установить согласие, сгладить противоречие, отослать всех домой довольными и накормленными. Я должна быть Матерью.
– А почему нет?! – вскричал Нельсон. – Почему не быть лучше, чем… чем…
Кто? Он внезапно смутился. Гетеросексуалы? Мужчины? Я?
– Кто, по-вашему, научил меня всему этому? – Виктория скользнула чуть ближе. – Кто показал мне правила игры, как не те, кто хотел меня уничтожить? Приличные мужчины вроде вас, Нельсон.
Оба тряслись от ярости, разделенные меньше чем десятком шагов. Джилиан дрожала поодаль, переводя взгляд с Нельсона на Викторинис.
– Кто бы вас ни обидел, Виктория, – голос у Нельсона вибрировал, – это был не я. Вам никогда не приходило в голову, что я не враг, что я не желаю вам зла, что я, возможно, даже на вашей стороне?
Викторинис закрыла глаза и мотнула головой.
– Меньше всего я доверяю вашему расположению, Нельсон. Я и подобные мне терпели худшие зверства от рук благонамеренных.
– Это нечестно, – сказал он, но Викторинис остановила его взмахом руки.
– Вы никогда не задумывались, что я существенна для вашего самовосприятия? Вы определяете себя через то, чем не являетесь. Вы определяете себя, исключая Другого из ваших представлений о «нормальном», «нравственном», «приличном». А из всех «Других» я – наиболее «Другая». Поскольку право лепить ярлыки монополизировано благонамеренными людьми вроде вас, мне остается лишь определять себя через мою инаковость. И я принимаю ее, я горжусь ею, потому что у меня нет достойной альтернативы. Я не мечтаю влиться в ваш мир, потому что он может существовать, лишь исключая меня. Это не «теория», Нельсон. Это опыт.
Викторинис стояла неподвижно, как говорящая статуя.
– Чему я завидую, – продолжала она, – это вашей безмятежности. Той блаженной самонеосознанности, которая ваша по праву рождения. Я мечтаю, чтобы мне не напоминали ежесекундно, что я – «Другая». Я мечтаю о вашей буквально бездумной самоидентификации, Нельсон, вашей способности быть собой, не давая себе труда об этом подумать.
Нельсон заставлял себя не шевелиться. Слышно было, как падает с веток снег.
– Вита, с другой стороны, – продолжала Викторинис, – хочет разрушить вашу блаженную гетеросексуальную самонеосознанность. Хочет, чтобы вы жили в той же пугающей расплывчатости, что и я.
Она взглянула на Джилиан – глаза у аспирантки по-собачьи просветлели от внимания, – потом снова на Нельсона.
– Вита не просто уничтожает понятие тендера, Нельсон, а стремится разнести по кирпичику самовосприятие как таковое. И в этом проблема. Она хочет обнажить зияющую пустоту не только в центре вашего самовосприятия, но и в центре моего. Она хочет, чтобы мы пребывали в свободном падении и падали, падали, падали бесконечно.
Внезапный порыв ветра закачал деревья, в снопах света заискрился снег. Ледяная крупа колола лицо. Нельсон отвернулся, Викторинис только закрыла глаза. Когда шуршание снега затихла, она открыла их снова.
– Но вы взяли Биту на работу, – сказал Нельсон.
– Более того, я предложила ей узы сестринства. Я предложила ей шанс стать такой, как я.
– Мне казалось, что она и раньше была такой.
– Вита сама не знает, какая она. – Глаза у Викторинис блеснули. – Я, с другой стороны, всегда знала, кто я. У меня никогда не было и малейших сомнений. Тендер, ориентация – не распутье; вы не выбираете дорогу, чтобы увидеть, куда она приведет.
Она вынула из карманов бледные длинные пальцы и поднесла их к лицу, словно изучая.
– Все от Природы, верно? Все на небесах, на земле и под землей живет и действует, как заповедано от Природы Все от Природы, верно? Все на небесах, на земле и под землей живет и действует, как заповедано от Природы – Лефану, «Кармилла», глава 4.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138