ночью — темные и влажно блестящие как черные смородины, а на свету — ласковые и янтарные, как у ирландского сеттера. Почему же она сразу не назвалась? Ей казалось, что я не желаю ее узнавать? А сама пристала как банный лист! Вот она, женская логика!
Встреча у поезда была единственным общим воспоминанием в нашем прошлом. Я боялась, что на оставшемся отрезке пути она может стать и единственным предметом разговора. Убегая от этой темы, я сказала ей в тон, как же так получилось, что она идет тем не менее пешком, да еще темной ночью! — уж не замешан ли тут мужчина? Ирена согласилась, лукаво прибавив, что к тому же не один, а сразу два, и по крайней мере об одном из них я наверняка слышала. Это — Бранд. Брант? Бранд! С этим ясно. А другой? Другой тоже весьма примечательная личность. Чем же примечателен другой экземпляр? Она на лету подхватила неожиданное слово, сообщив, что этот «экземпляр» зовется Гунтаром и он — ее муж. Вышла замуж? Да, и уже давным-давно, как она выразилась, больше года назад, сразу после института. А дети? Дети есть? Есть, и «притом целая куча — две дюжины!» Ясно.
К счастью, мы не успели друг другу надоесть, так как в самый подходящий момент по ходу событий (как в хорошем сценарии) где-то впереди замерцал свет, сквозь ночь докатился ритмичный стук, и Ирена еще издали узнала, как она выразилась, Джеральдину. Я, откровенно говоря, приготовилась увидеть — судя по шуму — более солидный экипаж, а не такую замухрышку, зато мчалась она как торпеда. Казалось, что с разбега она вот-вот проскочит мимо по траектории поворота, — тормоза, однако же, взвизгнули, да взвизгнули так, что вдалеке, наверное в Елях, залаяла собака. Распахнулась дверца. Высунулась кепка и позвала (в единственном числе): «Садись!» Однако Ирена что-то сказала, и тогда — наконец... да, наконец-то! — нас заметили обеих. Мне она сообщила, что это «тот самый экземпляра, и засмеялась. Я колебалась, стоит ли садиться в машину. Сколько уж тут осталось! Гунтар неверно понял мою заминку, вылез изогнувшись из тесноты «Запорожца», подошел и представился: Набург! Не расслышав как следует, я чуть было не спросила — что, что? Вот бы опростоволосилась! Он взял у меня портфель из рук. Не хотелось жеманиться —- поеду! Гунтар выжал акселератор до упора. По дороге Ирена его спросила, почему так поздно, она уже думала — не приедет. Лопнула шина, говорит, и опять педаль до упора! (Удивительно еще, что только шина!) Остановившись у обочины, он заметил — «старый жук, а еще бегает, бегает даже без выхлопной трубы и бензина!» Гордился живучестью этого железного ящика? Или конфузился за его экстерьер, который а впрямь оставлял желать много лучшего? Не понять. На всякий случай я ограничилась ничего не значащим, глубокомысленным: «Вот как!» или чем-то в этом роде. Ирена же и того не сказала. Я подождала, пока Джеральдина не скрылась, отчаянно грохоча в ночной тишине. В неподвижном воздухе еще долго стояла вонь от горючего. Кто его знает, что у него там такое с выхлопной трубой, однако мой нос говорил мне, что этот кадиллак бегает не вовсе уж без бензина.
20 января 1976 года
Я надеялась поработать, но человек полагает, а бог располагает. Гула мотора я не слыхала, стука не уловила. Наружная дверь была заперта, но Аза подняла шум. Волей-неволей пришлось положить карандаш и спуститься вниз на разведку. Кто это может быть? Открываю — Ирена! Улыбающаяся, румяная от мороза, вся запорошенная — ив руке ярко-красный цветок! Красиво. Снег сыплет как оглашенный. Во дворе, быстро покрываясь снегом, стоит Джеральдина. Приглашаю Ирену войти. Не помешала ли? Я воздерживаюсь от выяснения вопроса по существу. Сквозь метель в машине виден силуэт. Гунтар? Спрашиваю наугад: а разве Гунтар не зайдет в дом? Подождет во дворе. Значит, визит — официальный... Она коротко усмехается: «В известной мере да». Предлагаю раздеться — отказывается. Значит, визит будет и коротким... «В известной мере да»,— повторяет она и снова смеется. Официальный плюс короткий... Из этого уже можно кое-что заключить. Спрашиваю — она с каким-нибудь поручением? «В известной мере да»,— вновь говорит она («в известной мере...» — что у нее за присказка?) и в третий раз смеется, но потом сама себя поправляет, заметив внушительно, что «не в известной мере, а точно так оно и есть», съездить ко мне — общественное поручение от какой-то комиссии, комитета или совета.
У меня упало сердце. Куда же меня будут вербовать? Куда снова придется ехать? Кому представляться? Хоть бы миновала меня сия чаша! Смотрим через стол друг на друга. Я — подбирая убедительные доводы, чтобы отбояриться. Она? Скорей всего, подбирая столь же убедительные доводы, чтобы уговорить. Ну слушаю, выкладывайте, сказала я и добавила — очень надеюсь, что это не какое-нибудь выступление в Ошупилсе! Ирена явно смущена. Но это займет у вас часок, не больше, сказала она, ведь потом будут еще танцы. После меня будут танцы? Она энергично кивнула. От резкого движения с шапки у нее слетел снег. Получилось довольно комично, и, поняв это, она густо покраснела. Я с иронией заметила, что звучит это очень заманчиво, и она, уловив насмешку, настороженно переспросила, что... звучит заманчиво? Пу танцы — и так далее, сказала я, наверное с буфетом, однако я, увы, твердо решила в ближайшее время от работы не отрываться, поскольку... и т. д. Она хотела узнать, что означает «в ближайшее время», И я объяснила — это значит до осени, когда я должна сдать рукопись. Об этом не может быть и речи, воскликнула она, ведь вы «включены в этот квартал!» Если дело касается не издательских планов, то слово «включена» обычно не сулит мне ничего хорошего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56