Или уже проклюнулась и на вселенском сквозняке подхватила насморк? Но может быть, я «не в том направлении гадаю» и «не в том подтексте думаю»?..
Напишу — пусть пришлет что-нибудь, прочитаю.
23 марта 1976 года
Сама напросилась, сама навязалась — теперь сижу и чешу затылок! Чертовски трудно прийти к какому-то решению. Типичные опыты новичка! Встречаются места, где мысль и глаз зацепятся, ах, за такую изюмину, что просто язык прокусишь от зависти, однако в делом ее рассказы пока что — столовский компот, где изюминка гоняется за изюминой в подслащенной, словно подкрашенной марганцовкой водице. Видителя ли перспектива? Поддержать ли мне надежду или наоборот убить одним ударом, чтоб человек не мучился в агонии долгие годы? А если я, не приведи бог, убью жизнеспособный зародыш таланта? Ведь в этих «изюминах» определенно что-то есть. Правда, о рассказах можно сказать мало хорошего, но это ничего еще не значит, ведь... Кто сказал, что плохо начинать — это... Ах да, Чехов. Сам Чехов говорил, что плохое начало для писателя счастье. Наверно, так оно и есть. Только многие, очень многие дальше плохого начала не пошли... Мне не хватает уверенности, чтобы принять решение. Надо встретиться, поговорить. Попробую позвонить с почты в учительскую. Угадать бы только — в перемену.
9 апреля 1976 года
Созвонилась с Иреной. Не хочу ли я приехать в Ошужилс? У них сейчас красиво. Отведет в какие-то там Скроты показать Большую Дарту. А что это такое? Живописный утес? Старый замок? Финская баня? Она смеется: нет, вяз это, но с двухметровым обхватом. Никогда я не видала такого могучего вяза. Надо посмотреть! Договариваемся на девятое число: по пятницам у нее «короткий день». По пути к Большой Дарте сможем побеседовать в сельской тиши, так сказать, и «о деле».
9 апреля 1976 года
Ну и день выдался, ну и денек! Земля смешалась с небом. На что это похоже, чтобы в апреле — и такая метель! Никому этот снег не нужен, и меньше всего нам, но ему ни до кого нет дела, и меньше всего до нас. В лоскутах ветра гурьбой, ватагой бегут огромные белые пушинки, да не пушинки даже, нет, целые комки пуха. Ведь вроде бы уж прилетели жаворонки, жалобно произнесла Ирена и поглядела на небо, которое можно было достать рукой. Мы делали героические усилия, пытаясь добраться до Большой Дарты, однако на половине пути от своего намерения отказались: ни подойти туда без дороги, ни толком осмотреть. Ирена провела меня только мимо школы, хотя, по правде говоря, и там смотреть было особенно не на что. Поняла это и она, как бы со стороны, как бы чужими глазами окинув строение из красного кирпича — двойник Дома культуры, только трехэтажный. Классы, говорит, разбросаны по разным зданиям, в следующей пятилетке намечается строить новую школу, как и жилой дом для учителей. Она показала и место, но ничего не было видно — слишком уж бесновалась метель.
Низко над нашими головами просвистел снежок агрессии или простая случайность? За углом мелькнула вихрастая голова. Виновник нападения или случайный свидетель? Телесных повреждений причинено нам не было, наши пальто не испачканы, так что достоинство наше не понесло урона, тем не менее Ирена строю окликнула: «Сипол!» Из-за угла показалась не только голова. «Я нечаянно, честное... Я не...» — «А где твоя шапка, Сипол?» Мальчик воевал с карманом до тех пор, пока не вытащил из него нечто похожее на стоптанную тапку. «Надень, Яник, и иди домой». Надвинув на патлатый чуб предмет, который по-прежнему больше напоминал шлепанец, чем головной убор, мальчик снова скрылся за домом, в котором сквозь снежную мглу белесо горели огни. Я засмеялась, а Ирена нет (очевидно, смеяться в такой ситуации было непедагогично!). Она рассказала, что отец мальчика совхозный электрик — с утра до вечера по животноводческим фермам, — а мать, наверно, снова положили в стационар: у нее опухоль мозга — злокачественная и не злокачественная, доброкачественная не доброкачественная, однако раза два-три в году это приводит ее в психиатрическую больницу, когда она в очередной раз пытается покончить с собой, и тогда парень остается фактически один. Взяли его в группу продленного дня, но из продленки ведь тоже вечером надо идти домой, проговорила Ирена, судорожно вздохнула, как после долгих рыданий, и неожиданно предложила зайти посидеть в «Радуге» (мы обе распливились). Ну «Радуга» так «Радуга» — хотя я слабо себе представляла, как это о нашем предмете мы будем беседовать в присутствии чужих людей, которые, уплетая бефстроганов с картофелем фри, будут ловить краем уха литературные термины.
' Но оказалось все не так плохо, как я опасалась. Недаром здесь работает Ундина! Столик на двоих стоит от других в сторонке. Ирена куда-то ушла, наверно на кухню к Ундине, и на обратном пути принесла нам из буфета по фужеру коктейля. Называется «пестрая смесь» и будто бы безалкогольный. Прекрасно! Название это кстати подходило и к здешней публике. Тут подкреплялись проездом и столичные франты, и перед входом красовались их лакированные, хромированные «тачки», и трудяги в спецовках, которые не торопясь потягивали сухое винцо и уже слегка размякли. Включили магнитофон, и существо среднего рода не то баритоном, не то контральто пело что-то трогательное, душещипательное. Наконец Ирена села. Она сидела против меня на фоне окна, и на дворе по-прежнему шел снег. Она не обращала внимания ни на кого, ни на что, смотрела только на меня. Ее глаза горели фарами. Если бы вы снова были молодой, неожиданно спросила она, если бы снова могли выбирать свой путь, — стали бы вы писать, начали бы все сначала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56