Наверно из-за рукописи, чтобы взять без свидетелей, хотя уточнять мы не стали. Ладно, сказала я, когда будет возможность, прочту, и только открыла последнюю страницу — взглянуть на объем рассказа. Почти сорок страниц, значит, около двух листов.
Но, быть может, встретиться наедине она хотела по другой причине? Может быть, у нее до сих пор живо в памяти, как мы втроем, с Гунтаром, мучались, не в силах найти общую тему, — счастье еще, что пошел снег! А быть может, она боялась, что разговор на сей раз пойдет более откровенный, поскольку «мама рассказала все».
И потом буду удивляться, откуда все известно Сиполу?..
Сказать откровенно, и мне бы хотелось в зеленой шкуре кузнечика повиснуть кое-где под потолком вниз головой. Что услышали бы тогда уши кузнечика? Счастливые вздохи Ундины — или же смех вперемежку со всхлипами? Что увидел бы в Сиполе пучеглазый кузнечик? Силу или же слабость, самоотверженность или безволие, благородство или низость? Связывает ли их с Ундиной все еще сильная страсть или с годами все постепенно стало привычкой, или тут неумение — а может, и нежелание — развязать запутанные отношения? Возможно, они заклинились в страданиях, как топоры в сырой колоде? Корабль давно сел на мель, а шум двигателя еще создает видимость движения. Паровоз без пара еще бежит по рельсам привычки. Заплутавший в четырех сторонах света ветер порой еще раздувает давно погасший костер. И на бегу случайно обронит семечко жизни.
А где же кузнечик? Пропал... Нет, вон он! Никуда он не делся, только продвинулся на метр дальше — и знай себе стрекочет! Уж не Сипол ли это, с потолка наблюдающий, как я тут сочиняю свои поклепы?
И потом буду удивляться, что Ундина со мной не разговаривает...
28 августа 1978 года
Ундина с четверга уже в декретном отпуске, как мне сообщила Ирена, когда мы сегодня неожиданно встретились в столице района в кулинарии. Пока стояли в очереди за холодцом и паштетом, она рассказала мне и о своих, как она выразилась, «летних подвигах», а именно—у нее с Гунтаром не совпал отпуск (ему дали в мае), так что вместе они побывали только в двухдневной экскурсии на остров Сааремаа (и все два дня немилосердно лил дождь!), она порядком поработала в саду, «сочетая полезное с приятным», написала пару маленьких рассказов, а тот, который мне когда-то больше всех понравился, отклонили ^же три редакции: одна — поскольку «слишком длинный», другая — «тематика не отвечает профилю издания», третья... Рассказывая, Ирена смеялась и со смехом добавила, что «таким образом ее трижды послали в нокаут и неожиданно по-мальчишески мне подмигнула. Это выглядело очаровательно, но было
совсем на нее не похоже! Ну, хоть нокаутированной она себя не чувствовала — и то слава богу!
Случайная встреча в кулинарии увенчалась совместной поездкой в сторону Ошупилса, так как у гастронома Ирену ждал Гунгар на Джеральдипе. Л сможем мы поместиться? Вопрос был не праздный. Почти весь задний диван, оставив для моего седалища весьма скромное местечко, занимала бесстыдно пузатая громадная корзина — на поворотах дороги она угрожающе на меня двигалась, как тронутая с места гора. Куда это они везут такую прорву яблок? Везут домой. Да ну, неужто в Ошупилсе мало яблок?! Тем более в гаком саду как у Валтманов! Это может показаться невероятным, и тем не менее это так. В окрестностях Ошупилса яблоки нынче не уродились, «все какие-то червивые, паршой побитые и бородавчатые» (это случайно не у куплетиста ли Дреслера стибрено?). К тому же Балтманы растят почти исключительно (Гунтар: «Райские цветики и волшебный цикорий!» Ирена: «Ну, Гунтар!») декоративные растения и цветы, между прочим, и весьма редкие сорта, как она сказала, перечислив потом и поименно: -нии, -фии, -тии, -мии и т. д., которые мне, к сожалению, почти ничего не говорят, но в которые чета Набургов, видно, вложила часть своей лета; не совсем только ясно добровольно или принудительно, так как Гунтар более чем ехидно заметил: «Зато Ирена может рвать цветов сколько унесет», на что она вновь отозвалась возгласом: «Ну, Гунтар!»
Когда корзина на повороте шоссе, о боже, опять грозно на меня двинулась и я в который раз стала ее осаживать, Набурги спохватились, что приличия требуют меня угостить, и предложили съесть яблоко, если конечно «вы не боитесь рискнуть и проглотить заодно бациллу», поскольку фрукты немытые. Одна бацилла — я решила рискнуть. Яблоко было на редкость вкусное, к сожалению, только летнего сорта, а летние долго лежать не могут. Но они и куплены не для хранения, ах везут в Ошупилс (Гунтар: «С благородной целью!», Ирена: «Ну, Гунтар, прошу тебя!») —- первого сентября Ирена хочет раньше всех прийти в школу и каждому своему ученику положить на парту по два яблока и по цветку. В начале учебного года ей носят цветы охапками, однако дружба, уважение и любовь «не односторонний — она запнулась в поисках точного слова, но, так его и не найдя, неловко закончила — акт». На сей раз Гунтар не изрек ни слова, только затылок его ухмылялся так, что меня подмывало швырнуть в него огрызком!
Они спросили, как мои дела. Спасибо, хорошо — и не стала вдаваться в детали. Все время противно шел дождь. В стекла Джеральдины били серые капли. Этот факт Ирена остроумно прокомментировала фразой: «Этим летом так сильно льет, что размокли границы не только между жанрами, но и между бездельем и трудом, между трудом и подвигом». От этих ее слов меня охватило желание поплакаться, отвести душу. К счастью я удержалась.
Я собиралась выйти у шоссе. Набурги не хотели об этом и слышать. Так мне же тут три минуты хода! Однако промокнете до нитки в первые же две минуты, отвечал Гунтар, и прямо по лужам шикарно подвез меня к самой двери, как принцессу, так что ни одна капля на меня не упала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56