Наконец одна малина затормозила: шофер из Ошупилса узнал Ирену. 3 узкую кабину они пытались вдвоем втиснуть и меня, ео из-за одного километра вряд ли стоило мне так ужиматься, к тому же стесняя и других. Дойду себе и по пути возьму бидон с молоком, чтобы не пришлось идти еще раз... Ах, чтоб тебя намочило, не догадалась спросить, шьет ли еще Янина или нет Теперь у нее будет мало времени на шитье, но как знать!
14 ноября 1978 года
Я не ошиблась. Янина конечно шьет. шьет больше по ночам, потому что «днем приходится воевать с этими чертенятами». Везде развешано белье. Дом старый, 1 комнатах сыро, время осеннее, сохнет медленно, говорила она, не то жалуясь, не то оправдываясь, когда мы проходили под белыми флагами пеленок. А что же остается как не шить? На что кормить ребят будешь? На жалкие гроши от собеса? Кругом дороговизна — страх господний! А из «Радуги» тащить и тащить... Там тоже надо знать меру и блюсти честь, а то ведь «таская свинину, того и гляди сам и свинью превратишься!»
А разве Сипол?..
Сипол? Янина так и подпрыгнула, как будто ее кипятком ошпарили. Она ничего не желает слышать об этом изверге, он свою кровную жену и ту довел до сумасшедшего дома и теперь... Я перебила ее, говоря, что Сипола видимо много в чем можно упрекнуть, но если мы хотим быть объективны, винить его в болезни жены было бы глупо, что ему вовсе не сладко видеть, ах да ему может отчаянно больно видеть, как постепенно умирает человек, которому он ничем не может помочь, умирает неотвратимо и мучительно медленно, и что... Не дав мне закончить, Янина прервала мою речь — и притом поставив такую жирную точку, что я невольно вздрогнула, хотя вообще-то крепких слов не особенно боюсь.
На кой ей сдалась объективность! Плевать ей на чужое горе! Какое ей дело до других! И вдруг я замечаю, что под ногтями у нее грязь и волосы сальные... что у нее некрасивая родинка на щеке. Но когда малыш заплакал и она, тотчас бросив ножницы, прижала ребенка к себе, от нее, как от иконы в алтаре, струился свет, который искупал только что выплюнутые слова. Если она кого ненавидит — так уж до смерти, если же любит — тоже наверное до смерти. Ее надо принимать такой, какая она есть. (А кого я сумела переделать на всем белом свете? Раньше или позже всех приходится принимать такими, какие они есть.)
Маленький уже начинает улыбаться, сообщила Янина.
Вздохнув с облегчением оттого, что мы благополучно съехали с темы «Сипел», я воскликнула, что мальчик наверно пошел в своего взрослого тезку: ведь тот просто гений улыбки, его белозубая, ослепительная улыбка — целое состояние, с ней можно добыть любой дефицит и, кто знает, даже без всякого блата... Ох ты, опять я попала не в точку! Янина снова меня перебила: а все же Ирена ему не досталась! Гунтар увел из-под самого носа! Какой толк, что «зарабатывает больше, если он скряга и жила. Как вцепятся зубами в пятерку, его и убивай — не выпустит, откусит от нее хоть уголок!». Если бы Ирена дождалась Атиса... Пока был в армии, спуталась с этим жмотом! Папина дочка. Никогда не знаешь, какой она номер вы канет. Фантазии, все фантазии! Гунтар, видишь, ей казался «двойником Атиса», его «зеркальным отражением, Лтис вроде бы дух, а Гунтар — тело одного и того человека, но самое удивительное и, может быть, самое страшное, что у нее не было ощущения предательства... Янина ей: «Ты что, рехнулась, что ли?» А она только: «Ты меня, мама, не понимаешь...» Как будто гам есть чего понимать... Иисусе Христе, у других дочери как дочери, у нее одной прямо наказание господнее, проговорила Янина, тепло прижимая к груди малыша, которого бы 1е было на свете, если б те, кого она хотела переделать, были такими, какими она хочет их видеть.
25 ноября 1978 года
Вчера была на примерке и от Янины узнала «страшное дело» — Ирена ударила школьника! И за что? За катанье. На обед была овсяная каша. И то ли случайно тарелка упала на пол, ю ли ей кто помог опрокинуться, поди теперь узнай, а только по каше стали кататься. Ирена дежурила по столовой, подошла и вкатила пощечину! Мальчишке, сказала Янина, «снизят поведение», но Ирене наверное тоже несдобровать. Самое умное было бы извиниться. Так не уломаешь! Это против ее принципов! Ну трудно ли извиниться? И все бы уладилось... Янина жалобно на меня взглянула — что бы мне с Иреной поговорить, а? Сгоряча я и, правда, чуть не побежала, но по дороге вспомнила, что мне нельзя задерживаться — я не оставила ключа. А сегодня пятница. Может кто-нибудь приехать из Риги. Решила съездить завтра. Но сейчас у меня уже нет уверенности, что следует ехать. Уговаривать извиниться? К дьяволу! С какой стати мне Ирену склонять, чтобы она поступала против своих принципов? Никуда не поеду — и баста!
5 декабря 1978 года
Каждый день у меня такое чувство, что должно быть письмо от Ирены. И сегодня я это так ясно ощущала, больше того — знала, что письмо есть, я даже видела его перед глазами, тем не менее... Прошла до почтового ящика, и снова ничего! И если до сих пор мне как-то удавалось прогонять тоску, то на обратном пути она меня па-крыла с головой. Может, виновата погода? Кругом застывшая такая монотонная серость, что глаз отдыхает только на сверкающих льдисто созвездиях... Ну что я выдумываю? Почта будет завтра вечером!
14 декабря 1978 года
Съездила в Ошупилс, но по всем статьям неудачно. Единственный практический результат — белый пластмассовый совок, купленный в «Хозтоварах». Янину не застала, Ундина дала ей один выходной — «пускай бабка развеется». Вернется только завтра к обеду. Не можете ли вы приехать завтра? У меня завтра редколлегия. А как с Иреной? Да только встала — лежала с гриппом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56